42 
На улице после бани Даше показалось очень хорошо. Тепло. Она даже хотела развязать да снять большой теплый платок с кистями, в который ее чуть не силой заставила нарядиться баба Зина, да передумала. Кто ее здесь видит-то? Уж юная писательница со своими стильными штучками точно не видит… Ничего, прогуляется и в старушечьем платке, не страшно. Подумаешь! Зато можно идти не торопясь, наслаждаясь природными запахами. А пахло кругом просто замечательно – приближающимся большим настоящим снегом пахло, и морозной сыростью от земли, и еще чем-то очень деревенским – то ли сеном, то ли парным молоком. Правда, Даша очень слабо себе представляла, как пахнет парное молоко. Наверное, так и пахнет – далекими будто травами, прошедшим летом, жизнью… Она уже свернула за угол, выходя с Пролетарской улицы, как вдруг наперерез ей вышла из темноты долговязая мужская фигура, окликнула знакомым голосом:
– Здравствуйте, дама…
– Да ну тебя, Тимофеев, напугал! – сердито махнула на него ладошкой Даша.
– Извини, я не хотел… – пожал плечами парень. – Даш, можно я тебя домой провожу? А то у нас тут не Амстердам, знаешь. И в самом деле напугать могут. Да и поздно уже…
– Ну что ж, проводи, – милостиво разрешила Даша. – Заодно и расскажешь, как ты в этих краях оказался. Чего ты тут потерял-то, Тимофеев? Здесь края бедные, для таких крутых да решительных пацанов вроде не предназначенные…
– Да ладно тебе, Даш. Не издевайся. Сама же знаешь, чего я потерял…
– Нет, не знаю. Чего я, сорочьи яйца ем?
– Какие яйца?
– А так баба Зина всегда говорит! Только тот все на свете знает, кто сорочьи яйца ест!
– А, ну да… Помню, помню. Забавная такая старушенция. Мы как-то заходили к ней в гости, еще когда Наташа с матерью жила… Как она там, Даш?
– Кто? Баба Зина? – нарочито глупо моргнув, устремила на него ясный взор Даша.
– Ну перестань, чего ты… Расскажи мне про Наташку…
– Да хорошо все с твоей Наташкой. Сегодня вот Макарку купали…
– Ага. Я видел.
– Как?! Как ты видел?
– Да в окошко бани подглядывал.
– Зачем?!
– Ну, на сына хотел посмотреть.
– Ничего себе, подглядывал он! А я ведь, между прочим, была без становины! – с удовольствием выговорила Даша последнее слово, с усмешкой глядя на Сашку.
– Ой, да мне все равно, Даш, без чего ты там была! Чего я, тебя, что ли, рассматривал? Ты мне скажи лучше, почему он такой… красненький будто. Или мне показалось?
– Да маленький еще потому что! Родился недавно! Ты подожди немного, Тимофеев… Когда в следующий раз будешь в окошко подглядывать, он уже беленький будет…
– А когда? Когда вы его снова купать будете? – не поняв Дашиной тонкой иронии, вполне серьезно спросил Сашка.
– Во придурок! – обалдело произнесла Даша, взглянув на него сбоку. – А что, в дом прийти на сына своего посмотреть нельзя, что ли? Как все отцы на детей смотрят?
– Нет. Нельзя. Не могу я.
– Ну, значит, ты дважды придурок! Не может он! Что ж, не моги и дальше. Живи со своей хреновой разумностью. Носись теперь с ней, как дурень с писаной торбой. А временами прячь ее под мышку покрепче да пробирайся огородами к чужой бане, выглядывай в окошко на сына, как вор…
– Даша, но ты не понимаешь…
– Да все я понимаю! Не дура, слава богу. Понимаю, что ты несамостоятельный пока, что родители категорически против, что судьба может сломаться и все такое прочее… Я-то как раз тебя и понимаю, Тимофеев. И даже больше, к сожалению, чем ты думаешь. А только, знаешь… Тебя-то самого не тошнит от правильной родительской разумности, которую ты себе нахально присвоил? Только честно?
– Не знаю я, Даша, что тебе на это и ответить. Честно, не знаю.
– Ладно, Тимофеев, не знай. Вообще, очень хорошая позиция – не знать. Спасительная такая. И удобная. Не знаю – и все! Зато Костик, слава богу, знает…
– Да при чем здесь Костик?!
– Да при том! Вот он скоро приедет и увезет Наташку с Макаркой к отцу! Он-то своего отца убедил, похоже, что у него свой выбор есть. И разумность своя собственная есть. Что тогда делать будешь? Тоже к ним поедешь в окошечко за сыном подглядывать?
– Да откуда ты взяла такое, Даш? Про Костика? Этого же не может быть!
– Может, Тимофеев, может! Женится Костик на Наташке, и заживут они припеваючи. И Макарку твоего вырастят. А ты давай живи и дальше с родительской разумностью в обнимку…
– Да ну, ерунда все это…
Сашка замолчал, шел рядом грустный и сердитый. Так и не проронил больше за всю дорогу ни слова. У Дашиного уже подъезда сунулся было что-то еще спросить и даже уже голову вскинул решительно, но смолчал. Попрощался вежливо и пошел своей дорогой. Даша долго смотрела ему вслед. Потом вздохнула и вошла в подъезд, стала медленно подниматься по ступенькам…
42 
