37 
— Что с тобой? — Я подошла и села к нему на колени.
Взяв листок со стола, прочитала вслух:
— «Твой облик мил мне, он меня волнует. И существо мое ликует… И кровь горит и жжется изнутри, и я кричу: «Люби меня, люби!» Мой рот, как орган, чувствует ток крови…»
Последнее предложение было зачеркнуто. Грег мягко взял листок из моих рук, скомкал его и бросил на пол.
— Не могу! Полный бред! Это плохо! Я понимаю.
— Ну не такой уж и бред, — ласково сказала я и взъерошила его волосы.
— Ты утешаешь меня, — тихо произнес он. — Но меня так распирает чувство, оно становится все сильнее, и мне иногда трудно из-за этой переполняющей меня горячей энергии, понимаешь?
Я кивнула, хотя, конечно, понимала его не до конца.
— Я думал, творчество, особенно поэзия, должно облегчить мое состояние, — продолжил он. — Я смутно помню, как это было раньше, когда я был обычным парнем, безумно влюбленным в девушку. Я писал много стихов в то время! Но, став вампиром, я утратил свой бесценный дар. Видимо, этот дар никогда не вернется!
Увидев, как он расстроен, я обняла его и нежно погладила по щеке. Грег прижался ко мне и стал покачивать меня на коленях, словно ребенка.
— Та певица, Астра, помнишь? — после паузы спросила я. — Ты еще сказал, что она исполняет песни на стихи поэта-вампира. Значит, все-таки это возможно — быть вампиром и поэтом?
— Я об этом думал, — оживленно ответил Грег, спустил меня с коленей и встал.
Он подошел к огромному книжному шкафу, занимающему практически всю стену, и начал быстро перебирать книги.
— Рубиан Гарц, — говорил он. — О нем почти ничего не известно. У меня есть тоненький сборник его стихов, переведенных на русский. В предисловии сказано, что он жил в шестнадцатом веке в Тюрингии в небольшой деревне, воспитывался в семье обычного плотника. Когда ему было восемнадцать лет, он из-за несчастной любви пытался повеситься. Это ничего тебе не напоминает? — спросил Грег и повернулся ко мне с книгой в руках.
Я вздрогнула, ведь Грег тоже в восемнадцать лет повесился из-за несчастной любви. И тоже был поэтом.
— Но Гарца якобы спасли, вовремя вынули из петли, — сказал Грег, подходя ко мне. — А потом он помешался и вообразил себя вампиром. Так написано в предисловии к его сборнику. И начал писать совершенно другие стихи. Вот послушай!
Грег раскрыл книгу и прочитал:
- Любовь как жажда. Нет ее смертельней!
- Ведь никогда насытиться не можешь!
- Припасть к тебе и пить до одуренья,
- И целовать, скользя по нежной коже
- Раскрытым ртом… Резцами чуть касаясь,
- Пощекотать… Услышать вскрик твой нежный
- И, отстранившись, локон твой небрежно
- Откинуть с шеи… И припасть, впиваясь,
- Налившись кровью, как любовью грешной…
— Не знаю, — сказала я, когда он замолчал. — Для меня как-то уж очень специфично.
— И его стихи очень точно передают мои ощущения… в какие-то моменты, — ответил он. — И меня это мучает. Если он действительно стал вампиром после самоубийства, значит, он не утратил свой поэтический дар? Почему же я его утратил?!
— А что еще про него известно? — торопливо спросила я, заметив, что Грег начинает сильно нервничать.
— Да ничего! Кстати, Гарц, видимо, псевдоним, так даже в предисловии написано. А я в этом уверен!
— Почему? — удивилась я. — Фамилия звучит вполне нормально для немцев. Тюрингия же где-то там?
— Да, — кивнул Грег, — это историческая область в центральной части современной Германии. А вот Гарц [12] — название самой высокой горы, на которой, по преданиям, собирались ведьмы на шабаш, причем со всей Европы. Эту гору даже описал Гете в своем великом «Фаусте».
— Но если Гарц действительно стал вампиром после самоубийства, — задумчиво проговорила я, — ты вполне можешь его встретить.
— Я уже думал об этом, — сказал Грег и закрыл книгу. — Было бы интересно поговорить с ним. Я бы спросил, как ему удалось не утратить свой поэтический дар. Но ведь мое предположение, возможно, ошибочно. И Рубиан Гарц просто помешался и вообразил, что он вампир, а на самом деле оставался обычным человеком и писал стихи. Почему ты проснулась? — вдруг спросил Грег. — Еще очень рано, всего половина шестого.
— Сон плохой привиделся, — нехотя ответила я. — Можно сказать, кошмар.
Я хотела поговорить с ним об участи Дино, но слова замерли на губах. Я осознала, что Грег ничем не может помочь.
37 
