45 
– Не учите меня жить, парниша, – улыбалась я и продолжала смотреть на него, стараясь не забыть ни одной черты, ни одной линии. Еще совсем недавно я даже не могла вспомнить его лица, а теперь он лежал весь передо мной, живой, так сказать во плоти. И можно было прижаться к нему, чувствуя живое тепло его тела, можно было зарыться пальцами в его волосы и тихо гладить его по голове, как любимого кота.
– Ты сумасшедшая, тебе чего надо? Смотри, а то я так и не дам тебе поспать! – он приподнялся на локте и приподнял другой рукой мое лицо. Сам же он как будто и вправду был инопланетянином: и вообще не нуждался ни в сне, ни в отдыхе, ни в пище. Как будто соединившись со мной (известным способом), он вставал на подзарядку и за отведенные одиннадцать минут, в основном, правда, увеличивающиеся до нескольких часов, он успевал зарядиться на весь следующий день.
– Я не хочу спать. Я хочу тебя, – я обхватила его шею руками и прижалась к нему. Он вздрогнул и глубоко вздохнул.
– Я уже говорил тебе, что ты потрясающая?
– Нет, в основном только то, что я сумасшедшая.
– А, это правильно. И еще, ты маньячка, ты это знаешь? При таком темпераменте тебя просто нельзя оставлять одну. Как только с тобой муж справлялся? – он ласково провел пальцем по моим губам. Я перевернулась на спину, выгнулась как кошка и замурлыкала под его прикосновениями.
– Муж? Знаешь, это странно, но пока я с ним жила, я и подумать не могла, что у меня есть темперамент. – О том, как я решала проблему несовместимости с мужем, я предпочла умолчать. За умную сойду. Или за верную. Для меня было важно, чтобы Яшка думал обо мне хорошо.
– Значит, это просто не тот муж, – Яша рывком перевернул меня обратно лицом к себе. – Потому что по-хорошему тебя вообще нельзя выпускать из постели.
– Ты думаешь? – посерьезнела я. Нам было так хорошо друг с другом, что это даже пугало. – Яшка, что это такое с нами?
– Ой, Марго, я и сам не понимаю, – вздохнул он. И снова приник ко мне. Я понимала (или должна была понимать), что мы два взрослых человека, у каждого из нас есть своя жизнь, в которой все очень сложно. Особенно у меня. И что это вот безумие должно со дня на день кончиться, потому что меня в Москве ждут ротвейлеры, и не мои, как Яшка думал, а Жаннины. Меня ждет моя работа и вообще битва за урожай и место под солнцем. А у него, Яшки, была какая-то странная жизнь в Бердянске, где он жил у тетки, потому что квартира родителей оказалась давно проданной. Он нигде не работал, никуда никогда не спешил и не ездил. Каких-то серьезных денежных затруднений у него сейчас, как я поняла, не было, и это его устраивало, хотя я не расспрашивала его ни о чем конкретно, боясь ответных расспросов. В любом случае, если ему хотелось купить бутылку вина, он спокойно шел в магазин и делал это, а остальное для меня было совершенно неважно. Мы сидели (вернее, лежали) то у него в квартире, то, когда мама требовала меня срочно домой обедать или ужинать, валялись у меня в комнате, на постели как на острове, за пределами которого бушует океан жизненных затруднений, нырять в который мы совершенно не хотели. Нам, двум голым и счастливым человекам, было хорошо и тут, под одним одеялом. Тем более что скоро все должно было закончиться. У меня в комнате на полке секретера лежал билет на поезд. Стоило мне открыть створку, и я понимала, что наши отношения не больше чем рок-н-ролл на час. Все кончится, и тогда все наши обстоятельства свалятся нам на головы. И я поеду штурмовать свой Зимний, а он останется и дальше бродить в мятых джинсах и фуфайке с бахромой по Бердянску. И тогда я, возможно, вспомню, что, помимо способностей к страстному и продолжительному сексу, от мужчины требуется и что-то еще, но пока… пока я упивалась моей Самой Большой и Страстной Любовью в жизни, которая неожиданно вернулась ко мне, когда я ожидала этого меньше всего. И это было прекрасно.
Правда, не всем это так же однозначно нравилось, как и мне. Нет слов, чтобы передать, как отреагировала на все это моя мама. Первая любовь, она на то и первая, чтобы оставаться в прошлом, возникать лишь в воспоминаниях о том, как все-таки это было здорово, хоть и закончилось разбитым сердцем. И все понимают, что она не может повториться. Один лишь раз сады цветут. У всех, между прочим, была эта первая любовь вместе с первой трагедией вселенской, будь она неладна. И что теперь? Все же взрослые люди, все же понимают, что не повторить этой песни, не войти дважды в одну воду. Мама столько всего пережила семнадцать лет назад, когда ее ополоумевшая дочка-красавица и умница, проревев несколько дней у себя в комнате, вдруг сиганула в проходящий поезд (спасибо еще, что не как Каренина) и исчезла из родного города на долгие годы. И если хорошенько разобраться, то и сейчас эта самая доченька-красавица сидит бледная, как немочь, в Бердянске и рыдает иногда по ночам от бессилия и непонимания того, что делать дальше. И все это последствия той самой Первой Любви. Осталась бы она тогда дома, выдали ее замуж за хорошего человека, жила бы она под родительским контролем. Детей бы уже нарожала. Но нет, у всех первая любовь побыла-побыла и прошла. А у нашей Риточки опять все не как у людей. Зачем же, скажите на милость, снова на те же грабли? Всему свое время, и время Яшки Ивлева давно прошло. «Откуда он только взялся на нашу голову?» – ворчала мама, поймав меня в короткой паузе, когда Яшка остался в комнате, чтобы кому-то там позвонить по непонятно каким делам, а я сидела на кухне и старательно впихивала в себя мамин борщ.
45 
