– Привет.
– Что, опять смена явки и пароля? – ухмыльнулась она, услышав мой голос. – Это теперь твой номер?
– Да. Запиши его. И скажи, а кто у нас самая замечательная, трудоспособная и предприимчивая?
– Я, конечно, – незамедлительно ответила Варечка. – А как ты узнала?
– Я имела в виду себя, – фыркнула я, а Варя только рассмеялась и рассказала мне о том, что в ближайшие три дня у нас дома будет бардак и разгул, так как она, вопреки своим принципам, дала согласие на русских.
– Их трое, они из Челябинска, им нас порекомендовали. Вот я поэтому и дала слабину. А они уже приехали пьяными. Что же дальше? В общем, прячь мельхиоровые ложки, русские идут. А у тебя что?
– Я работу нашла.
– Да ну! – восхитилась она. – И где? И кем?
– Знаешь, я сама не до конца поняла, – честно призналась я, после чего Варечка долго стебалась, говоря, что ничего другого от меня и не ожидала.
– Ладно, Белоснежка, ты только проследи, чтобы тебе платили заработную плату, а уж чем заниматься – так ли это важно. Юридическая фирма, говоришь?
– Да, причем очень даже респектабельная. На Никитском бульваре, на стенах – Рембрандт.
– В подлиннике? – хихикнула Варя.
– Не исключаю. Только вот народ там очень странный. Пупкари какие-то. И этот... Синяя Борода, – пожаловалась я и повесила трубку. Пора было заходить в метро, ехать на «Парк Культуры», в офисный какой-то центр, чтобы подписывать непонятное ходатайство. Впоследствии я пришла к выводу, что в тот день Синяя Борода нанял меня единственно по одной причине – чтобы не переться на этот «Парк» самому. Из чистой лени. И кто-то еще смеет утверждать, что лень – это плохо? Не согласна.
* * *
На следующее утро я приехала в офис на Никитском уже как к себе домой. Я по-прежнему не совсем понимала, что я тут делаю, но меня снова никто не остановил. Секретаря в холле как не было, так и не появилось, но я уже начала подозревать, что меня не для этого взяли. Вчера, когда я вернулась в офис с подписанной у дерганого Василия бумагой, я поняла, что я – кто-то другой. Василий хватал меня за руки и спрашивал, как, на мой взгляд, был ли Журавлев оптимистичен на его счет. И не показалось ли мне, что Журавлев не питает больших надежд по его делу. Что отвечать на это – я не имела никакого понятия, поэтому сказала витиевато и уклончиво:
– Вы крепитесь, ладно? Мы будем держать вас в курсе.
– Да. Да, хорошо. Да, я понимаю, для вас это – просто рутина. Но я почти не сплю. Эти счета, там же не мои деньги. Не понимаю, как можно вот так арестовать счета.
– Звоните завтра. – Я поспешила распрощаться с ним. Когда я вернулась, Журавлев с кем-то оживленно переругивался и вообще едва меня заметил. Только после получасового разговора он кивнул мне на стол с компьютером у противоположной стены и сказал:
– Внесите изменения.
– Конечно, – ответила я, хоть и не сразу поняла, изменения куда и во что я должна внести. Битый час я наслаждалась стопкой исчерканной бумаги, в которой я не понимала ни того, что было напечатано шрифтом, ни тем более того, что было написано от руки. С трудом найдя в компьютере, в куче каких-то папок нужный мне договор, я принялась, высунув язык, править его в соответствии с пометками на бумаге. Я периодически подходила к Синей Бороде с вопросами о том, что зашифровано в аббревиатуре ГПК или как правильно писать слово «абандонировать». Моих обращений он, кажется, сильно не одобрял, странно на меня смотрел, а в конце концов просто уехал, сказав, что завтра я должна подготовить эти договора к одиннадцати часам.
– Варь, это какой-то ребус, – жаловалась я, и все же кое-как мне удалось продраться через договор. Хуже или лучше – это уж мелочи. И к девяти часам утра я явилась на место предполагаемой службы, прошла смело мимо сидений с какими-то людьми, мимо пустого секретарского стола, прямо в кабинет Бороды. Офис, кстати, в девять утра уже ожил и суетился. Там были и вчерашние метатели скомканной бумаги (я с ними даже столкнулась в курилке, но они меня, кажется, даже не узнали), а также совершенно новые люди. Пользуясь случаем, я прошла весь офис от края до края, обнаружив, что в нем еще имеется и небольшая, но весьма богато нафаршированная кухня, в которую, видимо, довольно давно не ступала нога женщины. Посуда, преимущественно одноразовая, вываливалась из мусорного ведра, а фарфоровые чашки стояли в раковине немытыми в огромном количестве. Я пожала плечами и вымыла их, думая о том, что только так я уберегу себя от увольнения, когда мой обман вскроется. Если, конечно, уберегу. Все стало ясно, когда часикам к одиннадцати в офис подошел господин Халтурин.