– Но... почему? Вы пьете? – с сомнением уточнил он.
– Я? Нет, конечно. Я пью крайне редко и крайне мало, разве что красного вина, которое подарят знакомые, приехавшие из Франции, – горько рассмеялась я. – Максим Андреевич, я все сказала. Я была уволена по статье, это факт. Об этом есть запись в моей трудовой. Этого уже никуда не денешь, так что зачем что-то еще объяснять.
– А есть что объяснить? – поинтересовался он, немного придя в себя.
– Я могла бы сказать вам, что это недоразумение, что меня подставили, что я не виновата. Но... я понимаю так, что вам это говорят часто? – Я улыбнулась, вспомнив, как позавчера в одном московском СИЗО приятного вида молодой человек с немного суетливыми движениями пальцев с пеной у рта рассказывал, что «сумку не подрезал», что «менты под протокол его приписали», что он «вообще у шмары был». А в деле лежал экспертный отчет об отпечатках пальцев на кошельке и документах, которые лежали, на минуточку, во внутреннем кармане его куртки. И, соответственно, по результатам обыска у той самой шмары были обнаружены серьги.
– Да уж, сказать можно все, что угодно, – согласился со мной Журавлев. – Но вы все-таки попробуйте. Пьянство? Может быть, был праздник? День рождения? Или вы были в депрессии?
– Максим Андреевич, я не была в депрессии. И не была пьяна. Но я не хочу говорить об этом. Я только скажу вам, что работа тут, с вами, очень для меня важна. Я очень ценю место и дело, которое вы мне доверили, и сделаю все, чтобы быть вам максимально полезной. Выполню все и всегда, качественно и в срок.
– И пить на рабочем месте не станете? – лукаво добавил он.
Я вздохнула:
– Понимаю, что вы мне верить не должны...
– Не должен. И не верю. Я буду все проверять.
– Это правильно, – подавленно согласилась я. – И я хочу сказать вам кое-что еще о себе.
– Еще? – переспросил он, и глаза его моментально сузились. – Куда уж больше. Надеюсь, вы никого не зарезали?
– Я действительно окончила МГУ. Но не юридический, а исторический факультет.
– Что-о? – снова сел Журавлев. Я понимала, что надо немедленно что-то делать, или я буду уволена еще до того, как он выйдет из кабинета.
– Да, это так. Я вообще не должна была это место получить.
– Это уж точно. Зачем вам становиться помощником адвоката? Вы же не можете быть адвокатом.
– Я не могу, да. Но я и пришла сюда, чтобы устроиться... секретарем.
– Кем? – поморщился он.
– Секретарем, – терпеливо пояснила я. – Когда я звонила, я думала, что вы ищете секретаря. Так было написано в объявлении. А вы не очень-то пояснили, кто вам требуется.
– Но потом-то? – покачал головой он. – Потом разница стала понятна.
– Да. – Плечи мои поникли. – Но мне так нужна была работа. И я... я подумала, что вдруг справлюсь. Я же старательная и учусь быстро. А это все оказалось таким интересным. И... и я подумала, что вдруг я вообще ошиблась с факультетом.
– То есть вы хотите сказать, что у меня в помощниках человек, который ни разу в жизни не держал в руках Уголовный кодекс? – возмутился он. Тут у него зазвонил телефон, он принялся что-то объяснять про недопустимость использования протокола с датой, написанной неверно. С той стороны, видимо, были не согласны, мой Журавлев спорил, горячился и ненадолго забыл обо мне.
Я перевела дух и попыталась проанализировать то, что произошло. Но стоило только задуматься, как становилось понятно, что все плохо. И вообще хуже некуда. Может, не стоило говорить о дипломе? Ага, он же сказал, что будет меня проверять. Только попроси принести документ об окончании вуза – и меня бы поймали, так зачем затягивать агонию? Уж лучше сразу.
– Так, мне срочно надо ехать.
– Хорошо, конечно, – кивнула я, надеясь на чудо. Его не произошло. Журавлев зло посмотрел на меня и сказал:
– О решении вашего вопроса я вам сообщу. Вся эта история... мягко говоря, странная.
– Я понимаю.
– Не думаю.
– Но я буду очень стараться. Я выучу все, что нужно. Я могу работать до вечера. Ночью.
– Этого не требуется.
Он пожал плечами и вышел, оставив меня сидеть и дергаться. Чем я, собственно, и занялась. Что мне делать дальше? Кто меня теперь возьмет и куда – с такой-то историей. Выгнали с позором, теперь уже дважды. Если так пойдет, папа мой все-таки добьется своего, и я вернусь к нему, побитая, опозоренная, на щите. И пойду за того, за кого он захочет. А может, он меня уже и не примет, выгонит тоже.
Да уж, каких я только мыслей не передумала, а Синяя Борода в тот день на работе больше не появился. Он только позвонил в офис и через адвоката Щедрикова, местного прохиндея и карьериста, постоянно торчащего в офисе, чтобы быть поближе к Халтурину и Голове-Холодову, передал, что завтра с утра я должна быть в Матросской Тишине с бумагами по делу. Дело там было веселое.