Глава 13

Ничего серьезного

Принципы – штука крайне условная, особенно если речь идет о женщине. Всякие постулаты могут быть расшатаны обстоятельствами. Вариантов – миллион. Можно никогда не есть сладкого, но однажды, будучи усталой и измотанной, слопать целую коробку шоколадных конфет. Так иногда делала Варечка, так поступала моя мама, когда ругалась с отцом. Когда он от нее уходил, а такое ведь случалось периодически, мама сидела на итальянском диване в обнимку с коробкой «Ферреро» или шариками «Линдт», разворачивала фантики, запихивала конфеты в рот, быстро глотала их, даже особенно не разжевывая, а глаза у нее в этот момент были какие-то стеклянные, пустые. Она смотрела в окно и погружалась в какие-то странные шоколадные миры, как в облако легкой анестезии. Потом она корила себя, взвешивалась по четыре раза в день, занавешивала зеркала.

В этом я не была на нее похожа. К конфетам, как и вообще к еде, я была достаточно равнодушна. Даже от пары шоколадных конфет мне становилось чуть ли не плохо, так что я проходила мимо красочных коробок спокойно. И все же наследственность есть наследственность.

Моя мама ежевечерне употребляла бокал красного вина, который, как она уверяла меня, даже полезен для здоровья. Этот ее традиционный бокал мог бы быть полезен, если бы он был один. Но у мамы были проблемы с арифметикой. Она наливала один бокал, а из домашнего бара исчезала целая бутылка вина. Иногда, если вина дома было мало или его не было вообще, мама (исключительно для здоровья) пила ликеры. Те кончались медленнее. После оздоровительных процедур мама старалась не вставать с итальянского дивана, от греха подальше. У нее были проблемы с вестибулярным аппаратом. Она даже лечилась в какой-то американской клинике, но проблемы остались, особенно по вечерам. В общем, пить мама не умела, это факт, сколько ни училась, сколько ни тренировалась.

У каждого, наверное, есть своя ахиллесова пята. Кто-то постоянно попадает в аварии, у кого-то все время крадут кошельки и сумки, кому-то по жизни попадаются одни мерзавцы. Я, как и мама, тоже совершенно не умела пить. Зная за собой эту досадную семейную особенность, которая в моем случае состояла не в том, что я пила много или как-то неправильно, а именно в том, что все мои жизненные проблемы возникали именно из-за алкоголя, я старалась вообще не пить. Или если уж пить, то мало и пить только в каких-то гарантированно безопасных местах типа Варечкиной квартиры. Но бывали дни... Такие, как сегодня, с детьми за решеткой. Бывали моменты, когда я просто не справлялась с собой.

– Вы любите жару или холод? Завтра, говорят, будет еще жарче, – поделился Журавлев, глядя на меня блестящими от выпитого глазами.

Оказывается, и у него на лице может появляться румянец, отчего моя Синяя Борода становится похож на молодого Олега Меньшикова, того, в «Покровских воротах». Я смотрела на него, и с лица моего не сползала улыбка. Мы разговаривали приятельским тоном, сидели в ресторане уже третий час, была глубокая ночь, и оба прекрасно понимали, что завтра рано вставать, что давно пора спать... Мы были пьяны, но не настолько, чтобы забыть обо всем. Что-то происходило между нами, что-то такое, от чего я обычно бежала без оглядки, лишь только почуяв. Все было не так, как должно, но я сидела и смотрела на него украдкой. Я знала его уже очень хорошо, работая на него все это время. Я видела его склоненным над бумагами, видела хищником, охотником, расставляющим силки в судах, видела растерянным в моменты, когда что-то шло не так, отходило от задуманного им плана. Его нервные пальцы крутили бокал на тонкой ножке, на рубашке поло виднелось пятно от чернил. Он был такой же, но совершенно другой. Я будто смотрела сейчас на него каким-то другим зрением, инфракрасным или еще каким.

  58