Особенно,... 
34 
– Да, в городе. А дом Адин на окраине, там такой красоты не увидишь. Там все как в деревне. Дома, лужайки… Вообще, сам по себе Париж город маленький, пешком все обойти можно. Я потом тебе покажу. Вот дадут тебе выходной, и покажу. И по магазинам проведу, если хочешь. Я знаю дешевые…
– А сам ты давно здесь живешь?
– Давно. Меня Ада сюда с собой вывезла, как предмет интерьера. Служу вот теперь. А в прислугах быть – оно везде противно. Хоть в России, хоть во Франции.
– Так отчего ж служишь? Вернись домой, работу найди…
– Ну, это сказать легко. Когда поешь шоколадку, зубы ломать об леденец уже не хочется. Сама скоро поймешь. Да и вообще – тебя не спросили… – Он замолчал, будто обидевшись.
И Таня тоже огорчилась, что лишнее сболтнула. Надо было прикусить язык-то немного, а не советы всякие давать. Кто она тут такая, чтобы советовать? Да и вообще… Сама, значит, в Париж прилетела, а парню бедному что, домой возвращаться надо? Ничего себе, круто распорядилась…
Вскоре ей показалось, что из города они выехали. Машина быстро и мягко мчалась по шоссе, ее даже укачало слегка. Веки будто свинцом налились, и в голове стоял монотонный звон – хотелось уронить ее на спинку сиденья и заснуть без памяти. Она б и заснула, да неловко было. Ничего, потерпеть можно. Тем более Сергей сказал, что ехать недалеко…
Все-таки она задремала, наверное, потому что совсем не заметила, когда въехали они в маленькую усадьбу с освещенным фонарями зеленым газоном, с желто-розовым двухэтажным домом фигурной скобочкой. Подняла голову, заморгала торопливо, пытаясь все это разглядеть побыстрее. Сергей пружиной подскочил со своего сиденья, распахнул перед ней дверь, осторожно забрал из рук спящего Отю. Таня вылезла из машины, огляделась, любопытствуя. Почему-то захотелось подойти поближе к яркой травяной зелени, прикоснуться рукой – настоящая ли. И все кругом было каким-то… сомнительным. Нет, не плохим, конечно, а будто с картинки какой срисованным. Даже воздух здесь был необычным. Теплым, невесомым был, праздничным будто. Зря она шубу надела. Такая теплынь, даже ночью…
– Ну что ты там выстроилась, как изваяние парализованное? – услышала она за спиной сердитый Адин голос и вздрогнула от неожиданности. – Поднимайся, я двери закрою!
Обернувшись, Таня увидела ее в дверях, улыбнулась весело. Подумалось ей тут же: уж если и называть кого изваянием, так это ее самое, обладательницу сердитого голоса и причудливого розового халата с воротником перьями, как у древней барыни с такой же древней картины. И на голове вон такая же шапка из перьев, и на рукавах… В ее-то почтенном возрасте… Лучше бы в мягкий фланелевый халатик обрядилась, какой она недавно бабке Пелагее на день ангела справила, а не в это розовое посмешище. Ничего такого вслух конечно же Таня не произнесла. Поднялась торопливо по лестнице, пошла вслед за розово-нежным трепетанием Адиного халата, который в конце концов и привел ее в комнату красоты необыкновенной. И опять ей захотелось оглядеться, рассмотреть все повнимательнее…
– … Татьяна, очнись! Чего ты рот раскрыла, как Меланья Кукушкина? Есть хочешь, я тебя спрашиваю?
– Нет… Нет, конечно. Какое есть – ночь на дворе…
– И то верно. Тогда иди спать. Комната твоя наверху, последняя по коридору.
– А… Отя со мной? Ой… То есть Матвей, конечно…
– Нет. У него своя комната будет, рядом с твоей. А у тебя своя должна быть. Сразу привыкай и глупых вопросов постарайся больше не задавать, поняла?
– Да, поняла…
– Ну вот и хорошо. Иди. Утром встретимся, поговорим.
– Ада, а можно я его спать уложу?
– Нет. Я сама уложу. Иди в свою комнату. Там для тебя все приготовлено, сама разберешься…
Вслед за ней и Сергеем Таня поднялась по красивой лестнице, осторожно повернула ручку последней по счету двери, также осторожно заглянула внутрь. Потом вошла, прикрыла за собой дверь, остановилась в нерешительности. И снова ей показалось, будто она не жизнью своей родной живет, а в кино каком интересном участвует. Потому что такое в кино только и увидеть можно – все новенькое, будто сейчас из магазина привезенное, и в то же время обжитое, уютное и к себе с радостью приглашающее. Она такую же точно комнату в красивом журнале когда-то видела. Но журнал журналом, а тут – наяву. Красота такая – умереть можно. И вроде бы ничего особенного в этой комнате нет, на чем бы глаз задержался, а все равно – красота…
Подойдя к небольшому дивану, Таня с удовольствием на него плюхнулась, утонув в ненавязчивой пухлости подушек. Потом еще и сверху на себя бросила одну, самую большую, цвета деревенских теплых сливок, обняла руками, вдохнула в себя ее свежий запах. Господи, неужели она будет здесь жить? Изо дня в день, вот в этой самой комнате, рядом с прилепившимся к ее сердцу малышом по имени Матвей. То есть с Отей, конечно. Для нее он навсегда останется Отей. Даже когда вырастет. Пусть для всех будет Матвей, а для нее – просто Отя. Он будет расти у нее на глазах, и вырастет в озорного мальчишку, и в школу пойдет. А вот интересно, в какую он здесь пойдет школу? Во французскую, что ли? Наверное. Что ж, и она тоже научится трещать на новом языке, и приоденется, и прическу себе сделает модную, и похудеет так, чтоб талия была тонкая-звонкая… А потом приедет в Париж Павел Беляев и даже не узнает ее сразу. А что? Запросто он может приехать! По делам, например. И остановиться у Ады тоже может запросто – не чужой же он ей…
34 
