Последние отзывы

  17  

– Если бы я приехала на пару часов раньше! – всхлипывала мама, рассказывая мне об этом.

– Ты бы ничего не смогла сделать, – успокоила ее я. Никогда не думала, что мама будет так переживать, особенно если учесть, что она бабушку не слишком-то сильно любила.

– Говорят, при инсульте самое важное – успеть сразу какие-то препараты вколоть. Тогда еще есть шанс.

– Ей было восемьдесят девять лет. Какие шансы? – с чисто мужской циничностью встрял папа. Но мы с мамой хором посмотрели на него взглядом «как ты можешь, ты – сын, называется!» и хором зарыдали. Мне-то вообще в то время, чтобы зарыдать, достаточно было сказать: «Маленький несчастный котенок». Или даже просто грустно на меня посмотреть. А мама распереживалась.

– Она всегда была ко мне добра! – всхлипнула она и добавила: – Надо похоронить хоть по-людски!

– А чего ж, конечно, – осмотрительно закивал папа. Я же, немного погодя, когда мать успокоилась и уснула, а отец пошел делиться горем к «стекляшке», залезла в маленький чуланчик, какие только в наших старых пятиэтажках и бывают, набрала номер Сергея и вздохнула. Да, даже в этот момент единственное, до чего я додумалась, – это позвонить ему.

– Плюшечка? – устало и сонно ответил он, хотя на дворе был ясный день.

– Сереж, у меня бабушка умерла, – сказала я и горько разревелась.

– Мне так жаль, – проникся сочувствием он и, к моей вящей радости (если будет уместно употребить это слово в прилагаемых обстоятельствах), приехал тут же, то есть минут через сорок по пробкам, чтобы меня утешать. Сейчас, по прошествии всех этих лет и событий, думаю: как же это могло быть, чтобы я была такой дурой? А вот была, поди ж ты. И когда он меня утешал, я искренне верила, что это значит, что я ему небезразлична. Ведь примчался же! Ведь не сказал, что занят, зайдите на недельке. Или оставьте записку у секретаря. И даже поехал со мной на похороны, хоть это и означало, что его увидит моя мама. И папа попробует с ним выпить за упокой бабушкиной души. А он, Сергей, будет вести себя мудро и воспитанно и не станет замечать, что папа с самого утра был не на твердых ногах.

– Пусть земля ей будет пухом, – даже сказал он, отчего мама моя прослезилась и в коридорах прижала меня к стене и сказала:

– А он не так уж и плох, оказывается, держись за него.

– Я держусь, – кивнула я. Хотя было бы правильнее сказать, что я в него вцепилась. И тем не менее именно после бабушкиных похорон наши так называемые отношения сдвинулись с мертвой точки. Он зашел ко мне домой и пробыл там достаточно долго, хоть я и боялась до ужаса этого момента – когда он увидит мой дом. Сравнения он не выдерживал никакого, особенно с Ляпидевского. Особенно с бархатными тяжелыми портьерами, которые до Ляпидевского я видела только в кино о дворянской жизни.

– Мило, – кисло кивнул он, осматривая мою комнату. Старые, местами отслаивающиеся обои, желтый в пятнах потолок (он немного подтекал в дождь, этаж-то пятый), серые, пыльные деревянные оконные рамы. М-да, не Версаль.

– Ты понимаешь, нас же должны снести. Мы тут все сидим и ждем, делать ничего не можем.

– Снести? – озадаченно посмотрел он. Я пояснила:

– Дом снести. Обещали до двенадцатого года, а там как пойдет. Места тут вроде как дорогие, так что… Сначала до десятого хотели уже сносить, даже прописку, сказали, закроют, а теперь вот перенесли. И представляешь, весь дом сидит и ждет. Даже ремонта не сделаешь, а что будет – непонятно. Так и ждем, когда наш «Титаник» затонет.

– «Титаник», говоришь, – усмехнулся он. – Где ж тот айсберг? Может, динамиту подложить?

– Тоже вариант. Аркашка под нами живет – он уже предлагал. Написать листовки, чтобы народ весь на дачи уехал, – и рвануть.

– Ага, ладненько. Чаю сделаешь? – перевел тему Сергей. А в целом, он адаптировался в нашей трущобе вполне нормально. И с удовольствием стал у меня бывать, особенно потому что после бабушкиных похорон мама с папой решили переехать. Сначала мама думала, что, может быть, мы будем ту квартиру сдавать и все такое. Деньги – штука хорошая, но вдруг выяснилось, что хоть бабушка и клялась-божилась оставить квартиру маме, завещания она никакого не написала.

– Вот ведь вредная старуха, светлая ей память! – бушевала и свирепствовала мамуля. – И что, получается, все перейдет этому остолопу!

– И что? – разводил руками остолоп, то есть папуля.

– И то! Мало я с тобой промучилась, чтобы ты еще на старости лет единственное имущество пропил у «стекляшки», будь она проклята! – умело аргументировала она. – А ты хоть о дочери подумал?

  17