Есть любовь и сильная, но любителей клубнички ждет разочарование
72 
Заснула она, наверное, только под утро, как в пропасть провалилась. И спала долго. Просыпалась от разговоров, от звуков, от запахов горячей еды – завтрак, наверное, приносили – и снова с силой загоняла себя в спасительный сон. Кто-то подошел, тронул ее за плечо, и она проснулась на секунду, дернулась всем телом – отстаньте, мол, и вновь удалось провалиться в темное и крепкое забытье.
А потом сон кончился. Организм взял свое, и темная пропасть выплюнула ее в реальность – живи, как хочешь. И физиологические потребности к своему внутреннему режиму призвали, и еды в желудке тоже давно никакой не было. Когда сползла с железной койки вниз, голова закружилась. Умываясь, глянула на себя в небольшое, висящее перед железной раковиной зеркало, отметила равнодушно – изменилось что-то в лице, во взгляде, вроде и не столь явственно, но уже заметно вышло наружу выражение пугливой смиренности перед обстоятельствами. Настоящее лицо таджикской женщины. Только платок повязать и осталось. Одно слово – Дилфуза. И никакая не Дина. И вообще, забыть пора про эту Дину, не пригодилась…
– Я тебя будила, когда завтрак приносили. Каша была, пшенная, – тихо подошла сзади Назира, – теперь уж до обеда ждать придется.
– Ничего, подожду, – равнодушно кивнула Диля, снова забираясь наверх.
– Ты бы не лежала так много. Плохо это – лежать да в потолок смотреть.
– А что надо делать?
– Ну, не знаю… Можно поговорить с кем-ни будь. Тут у каждой своя история. А можно журнал красивый почитать. У меня есть, хочешь?
– Нет. Не надо. Я полежу.
– Так с ума сойдешь! И так вон глаза уже мутные, будто тебя к смертной казни приговорили!
Диля хотела уже рассердиться слегка, чтоб Назира отстала от нее со своими советами, но вдруг загрохотали железом ключи в замочной скважине, и мужской громкий голос выкрикнул в напрягшееся пространство:
– Салохова! На выход! С вещами!
– Ой… А у меня нет никаких вещей… – испуганно моргнув, прошептала Диля и уставилась на Назиру испуганно.
– Ну, нет и нет… Иди, раз приказали. И прощай на всякий случай. Вдруг не вернешься…
Привели ее в тот же обшарпанный затхлый кабинетик, только милиционер был другой. Глянул с любопытством, потом долго разглядывал ее паспорт, наморщив лоб, снова поднял внимательные глаза:
– Хм… Значит, это вы и есть – Салохова Дилфуза Амирчоновна. Хм. Надо же…
Казалось, он крайне был удивлен ее таджикским именем и даже огорчен этим обстоятельством, будто она должна была называться не Салоховой Дилфузой Амирчоновной, а какой-нибудь Пресли Элизабет Элвисовной, и то по меньшей мере.
– Да. Это я… – будто извиняясь, пожала плечами Диля. – А меня к следователю сейчас отправят или куда?
– Да к какому, на хрен, следователю… Идите уже быстрее отсюда.
– То есть как… идите? Куда – идите?
– Откуда я знаю – куда? Вот ваши вещи, распишитесь. Забирайте и идите быстрее. С утра тут из-за вас все отделение на уши поставили… Звонят и звонят…
Он сердито пожал плечами, видимо выражая свое недовольство «стоянием на ушах». Диля быстро просунула руки в рукава пуховика, схватила свою сумку и отступила к двери, еще не веря до конца своему счастью. Потом быстро пошла по коридору, споткнулась на драном куске старого линолеума, пытаясь удержаться на ногах, пролетела бегом несколько шагов и ткнулась с разбегу в дверь, открыла…
– Мама! Мамочка! – тут же оглушил ее радостный визг Алишера.
Он прямо влетел в нее, вцепился ручонками, ткнулся слепо лицом в солнечное сплетение, и она выдохнула коротко, болезненно и счастливо, и вдохнуть обратно не было никакой возможности. Стояла и улыбалась, хватая ртом воздух и ничего не видя вокруг. Лишь выплыло откуда-то сбоку плачущее лицо Зебе на фоне довольной улыбки Илхома.
– Динка! Динка! Слава богу, нашлась!
Ларин голос выплыл откуда-то из-за спины, и тут же цепкие руки крепко обхватили ее за плечи, сжали кольцом, и острый запах духов шибанул в нос. Диля и сама не поняла, как это получилось, но загнанная внутрь обида на Лару вдруг сама по себе подняла голову, перекрыла дыхание. Чуть поведя плечом, словно пытаясь освободиться от Лариного крепкого объятия, она успела лишь тихо удивиться самой себе – откуда, откуда такая в ней гордость взялась? После того, что было, после всего пережитого? С ума она сошла, что ли?
– Лар, я вовсе не Дина. Я Дилфуза. Это мое настоящее таджикское имя. А Дину я просто придумала, очень уж понравиться хотелось, – проговорила она тихим дрожащим голосом, продолжая пребывать в Лариных объятиях и не выпуская из рук Алишера. И тихо удивилась, увидев, как плачущая Зебе почему-то настойчиво подталкивает к ней совершенно незнакомую молодую женщину. И женщина жмется, и смотрит странно, будто жадно приглядывается, сияет рыжими глазами.
72 
