Особенно,... 
50 
– Да, Света. Соня именно такая – честная и порядочная. В отличие от тебя. И тебе надо брать с нее пример, – тихо и раздраженно проговорила Лидия Петровна, примеряясь круглой печатью в нужное на бланке место.
– Ага… Потому вы и питаетесь ею частенько… Намазываете на себя ее честность да порядочность, как масло на хлеб…
– Света! – одновременно возмущенно вскинули на нее головы Соня и Лидия Петровна. Правда, возмущение это было совсем разного толка: у Сони – робко-просительное, как всегда, а у Лидии Петровны – сердито-выпуклое, чуть визгливое даже, перелившееся через край ее начальственного терпения.
– Все! Молчу, молчу… – выставив вперед ладони, примирительно улыбнулась им Света.
– Нет, это уже ни в какие рамки… Ты что себе позволяешь вообще? Как ты со мной разговариваешь? Да я тебя в два счета отсюда уволю!
– А права не имеете. Трудовой кодекс, он и для меня тоже написан, в конце концов. Не только для вас.
– Да я… Да я…
Чем закончилась их словесная перепалка, Соня уже не услышала. Схватив со стола заветную бумажку, она поторопилась выскочить за дверь, в очередной раз удивляясь Светиному то ли нахальству, то ли смелости. Вот ей бы так научиться! Нахальства, конечно, ей такого, уж извините, не надо, а от кусочка смелости она бы точно не отказалась.
В магазине она долго ходила меж прилавков, примериваясь, что бы такого купить в дорогу, для кошелька необременительного. Выбор ее пал на буханку черного бородинского, творожные сырки и китайскую лапшу быстрого приготовления. Молодцы, китайцы. Хорошую еду придумали. Как Вика ее называет – бомжовскую. Но это ж Вика… А для нее – и такая сойдет! А сырки она будет на черный хлеб намазывать. А что – красиво даже. В некотором смысле – фантазийно. Черный хлеб, а сверху белый сладкий творог… В общем, с голоду не умрет!
Домой она заявилась совсем поздно, уставшая и голодная. На этот раз дверь открыли ей с ходу, она даже отпрянула от неожиданности, увидев в дверном проеме злое лицо Люсиного мужа. Да ладно бы еще злое – лицо это было абсолютно разъяренным, узкими глазками растопыренным и кривыми губами шипящим. Она даже оглянулась назад растерянно, словно ожидала, что злоба эта направлена на кого-то другого, и открыла было рот, чтобы задать какой-нибудь сакраментальный, подобающий случаю вопрос вроде того – что это с вами такое происходит? Или – что такое у вас случилось? Но не успела. Люсин муж Серёня грубо обхватил ее руку чуть выше локтя, рывком втащил прихожую, захлопнул за ней дверь. Можно сказать, не втащил, а выдернул ее с лестничной клетки. Потом с силой пихнул ее в спину так, что лязгнули Сонины не ожидающие такого поворота событий зубы, и она влетела в комнату и долетела до дивана, ткнулась в него коленями и свалилась плашмя. Все произошло настолько быстро, неожиданно и бесповоротно, что мозг Сонин отключился на время, не догоняя последних событий, и даже паники внутренней в ней не проснулось. Было внутри одно только сплошное удивление – что это? Может, это все и не с ней вовсе происходит?
Сев на диване, она так же взглянула и на Серёню – очень удивленно. Из кухни выглянула Люся с полотенцем через плечо, и ей досталась порция этого наивного, детского, удивленного ее взгляда. Вроде бы возмутиться надо, или спросить чего, иль просто заплакать – ничего такого в Соне сейчас не было, а было одно только сплошное удивление – чего это вы сейчас со мной сделали?
– Ишь, еще и зенки на меня вытаращила, тварь подзаборная! – обращаясь к жене, голосом оскорбленного праведника прохрипел Серёня. Потом, подойдя к Соне и наклонившись к самому ее лицу, проговорил сквозь зубы, будто плюнул: – Куда деньги унесла, шалава? Говори, а то живой отсюда не выйдешь!
Соня моргнула медленно, отвела лицо в сторону, снова моргнула. Веки отчего-то оказались тяжелыми, будто стремились закрыть ее глаза поплотнее. Чтоб защитить. Чтоб не видеть этого склоненного над ней яростного лица с его трясущимися щеками и исходящими из глаз ядами и токсинами человеческой злобы. Слишком уж их на сей раз много было, этих ядов и токсинов. Можно сказать, перебор. Ей столько не вынести.
– Эй, ты чего? Ты мне тут сову бессловесную не изображай! Ишь, сомлела она! Еще и в обморок сейчас хлопнись! – чуть встревоженно проговорил Серёня и оглянулся на жену, будто прося помощи в своем зверстве.
Схватив за плечи, он слегка приподнял Сонино обмякшее тело с дивана, встряхнул, потом отбросил назад на диван, потом отошел на два шага в сторону, будто примериваясь. Потом повторил уже громче:
50 
