Однако вскоре Тинино горе отошло на второй план, отодвинула его туда прилетевшая из Белоречья срочная телеграмма – отец умер. Тина полетела на похороны одна, Антон в тот день как на притчу в больницу с пневмонией слег. С замиранием сердца открыла калитку, вошла во двор родного дома и не успела даже опомниться, как с крыльца на шею ей бросилась заплаканная Мисюсь в черном платочке, обхватила ее крепко за плечи сильными руками. Тина и не узнала бы ее вот так, сразу, встреть где–нибудь на улице - сформировалась как–то вдруг, за короткий после их последней встречи период из неказистой прыгучей девчонки лебедь белая, стопроцентная красавица–блондинка с тонкой розовой, не по–деревенски прозрачной кожей, стройными крепкими ножками да гибкой талией. Такое бывает иногда с сельскими девчонками. Какой–то то ли ветер особый подует, то ли организм вдруг спохватится, и нате вам – готовая красавица вылупилась. А глаза, глаза какие у юной Мисюсь образовались! Тоже, как и у Тины, зеленые, да только не наивными круглыми блюдцами миру распахнутые, а по–лисьи хитро к вискам будто специально подтянутые. Не девка, а красота неописуемая. И откуда только что взялось…
За время, проведенное в грустных похоронных хлопотах, Мисюсь от Тины ни на шаг не отошла. Все лепилась–ластилась к ней – то за плечи обнимет, то за руку схватит, а то просто носом в плечо уткнется и сидит рядом, замерев. Тина не возражала, конечно же, потому как и сама скучала по сестренке сильно, да и горе общее их сразу сблизило.
Отца они похоронили достойно, с почестями. Все считай Белоречье в той похоронной процессии оказалось. Любили его люди, уважали за мастеровитость да спокойный складный характер. Да и впрямь – безотказный был во всех делах мужик. Все умел. И печку сложить, и технику починить, и другую какую работу делать. И детей, считай, один поднял. Только вот с младшей дочкой, все говорили с сочувствием, не очень у него заладилось. Совсем девчонка непонятная характером получилась – ни в кого пошла. Чего ей надо – сама не поймет. Ни на работу какую, ни на учебу толку нет. С трудом только десятилетку и одолела.
— Тин, возьми меня с собой, а? — проговорила жалобно Мисюсь, когда разошлись с поминок последние гости. — Ну что я тут буду с ними делать, Тин? Видишь, как они меня тут все не любят? Я не хочу с ними жить! Светка ведь беременная, знаешь… Она вреднючая такая, мы с ней не ладим никак! А родит, так вообще меня из дома выгонит! Куда я пойду, Тин? Лишняя я им тут…
— Света беременная? Что, правда? — откликнулась Тина, изо всех сил пытаясь заваулировать положенной для такой новости радостью скрытую от посторонних глаз боль. — А не видно совсем…
— Да у нее срок маленький! Они с Алешкой еще никому не говорят, сглазить боятся. Ей ведь врачи не разрешают рожать, у нее сердце больное. А Алешка ее уговорил… Я сама третьего дня случайно услышала, как они у себя в комнате шептались. Ну, Тин… И правда, возьми меня с собой! Я же им тут мешать только буду, сама понимаешь! Он итак над Светкой трясется, прямо и сказать ей ничего нельзя! А потом, как родит, вообще меня загоняет! А школу я почти закончила, через неделю выпускной будет…
— Конечно, Мисюсь. Конечно же, поедем со мной. Чего ты меня уговариваешь–то? Я и сама так давно решила, когда сюда еще ехала. Я думаю, и муж мой против не будет…
Антон встречал их на вокзале. С цветами. Похудевший после болезни, в строгом костюме, в черном галстуке, с широчайшей улыбкой на бледном благородном лице. Бросился к Тине с объятиями–поцелуями, нежно потряс тоненькую Мисюськину ручку в знак знакомства. Повел к оставленному на привокзальной площади «Москвичу», распахнул перед дамами дверцы… Глядя на сестру, робко–неловко забирающуюся на заднее сиденье, Тина вспомнила и себя, молодую студенточку, такую же на первых порах неуклюжую в отношении всех этих городских прелестей, и улыбнулась грустно. Ничего–ничего, Мисюська очень сметливая девочка, она побыстрее, чем она, здесь пообтешется, всему научится…
— Ой, Тинка! Ты только посмотри – дом с мезонином! Это что, ваш? И я тоже буду здесь жить? — восторженно проговорила Мисюсь, когда выскочила из машины около дома.
— А что ты хотели, юная моя родственница? Все именно так и быть должно! – весело откликнулся ей Антон. – Ты Чехова читала, надеюсь? Вспомнила? Раз есть где–то дом с мезонином, значит, и жить в нем должна именно Мисюсь…