Последние отзывы

  19  

- Иду, иду… — проворчала Люся, с сожалением отключая душ, — сейчас выхожу…

- Люсенька, мне с тобой серьезно поговорить надо, — отец осторожно поставил перед ней тарелку с дымящимися пельменями, налил в большую кружку кофе.

- На тему? – подняла она на него удивленные глаза. – У тебя столько пафоса в голосе… Волнуешься, что ли? Сахару в кофе набухал – пить невозможно!

- Вот Шурочка сейчас уйдет, и поговорим…

- Тайны мадридского двора, — усмехнулась Люся, бросая пельмень Фраму, который уютно разлегся под столом, положив свою большую теплую голову ей на ступни.

- Да я кормил его! Лучше мне отдай, если не хочешь! – вдруг раздраженно сказал отец, следя за ее движениями.

- Ого! Разговор, похоже, будет серьезным… Что–то ты уже заранее нервничаешь! Что это с тобой? – удивленно взглянула на отца Люся. – Странный ты какой сегодня…

В кухню заглянула Шурочка, уже готовая к выходу, тщательно причесанная, накрашенная, вся побрызганная лаком и духами, одетая в модные черные джинсы с сильно заниженной талией и ослепительно белый узенький короткий свитерок.

- Люсенька, на улице холодно? Мне надеть шубку или дубленку?

- Холодно. Ветер сильный. Тепло одевайся!

- Тогда шубу… — задумчиво произнесла Шурочка. – Но ведь я уже джинсы надела, а к ним надо дубленку … Что же мне делать?

- Не знаю, мама! Смотри сама, на работу опоздаешь.

- Ой, ладно, надену дубленку!

Опаздывать на работу ей и в самом деле было никак нельзя. Шурочка вот уже много лет, с самой беззаботной своей юности трудилась секретаршей в скромной бюджетной организации с труднопроизносимым названием, и недавно на место ее старого шефа пришел новый – молодой и строгий, с новым отношением к дисциплине в целом и статусу секретаря в частности. Она торопливо еще пошуршала в прихожей, постучала каблучками, пока, наконец, с шумом не захлопнула за собой входную дверь. Фрам вздрогнул, поднял голову, вопросительно посмотрел на Люсю.

- Лежи, лежи… Это Шурочка так на работу ушла. Не бойся.

- Ну что, выкладывай давай, что у тебя там за разговор важный, — обратилась она к отцу, отодвигая от себя пустую тарелку.

- Сейчас, только с духом соберусь, — проговорил отец, вставая из–за стола и подходя с зажженной сигаретой к форточке. – Понимаешь, Люсь, тут такая история… Я уже давно люблю другую женщину…

- Ой, новость какая! – засмеялась Люся. – Вот если б ты мне сказал, что до сих пор страстно влюблен в Шурочку – я бы еще удивилась. Ну любишь – и люби! Кто тебе мешает? Я за тебя рада…

- Нет, ты не поняла, Люся. Я хочу уйти к ней, к этой женщине, совсем уйти! Продолжать дальше так жить уже нет ни сил, ни терпения. Пойми меня!

- Так… — попыталась осмыслить сказанное Люся, — значит, ты решил устроить свою личную жизнь, а моя тебя не волнует? Как я тут справлюсь с Фрамом, с Шурочкой…

- Ну, Фрама я, положим, могу с собой взять.

- Ты лучше Шурочку с собой забери! – зло выкрикнула Люся, со звоном бросив вилку на стол. – Что я с ней буду делать? Ты представляешь, какую она мне истерику закатит?

- Представляю, еще как… Но я тоже должен как–то жить! У меня кризис наступил, не могу я больше слушать про кремы, маски и неземную красоту, меня тошнит от всего этого! У нас нет ничего общего, у нас дома нет, у нас, в конце концов, даже быта общего нет! Я по вечерам хочу есть борщ со сметаной и смотреть в глаза любимой женщине! Да я классный хирург, между прочим, а у меня от такой жизни уже руки дрожать начали!

- Да ты не кричи, пап, успокойся, — тихо сказала Люся, с жалостью глядя на него.

- Она меня раздражает, понимаешь? Чем дальше, тем сильнее. Я видеть ее больше не могу! А ту женщину я очень люблю, пять лет уже люблю… В общем, я сегодня уйду. Ладно, Люсь? Нет, ты не думай, я Шурочку дождусь, сам ей все скажу. А сейчас пойду посплю немного, иначе прямо здесь упаду…

6

— Пап, а почему ты от мамы не ушел? Другие вон по пять раз женятся! Детей от других женщин наплодил всяческих, а мать не бросил. Почему? Только не говори, что любишь ее страстно, ладно? Если б любил, не изменял бы ей на каждом шагу… Так ведь?

Петров молчал, медленно помешивая ложечкой в кружке с чаем. Потом с осторожностью сделал большой глоток и, закрыв глаза, откинулся на спинку стула. Лицо его было усталым и бледным, с вылезшей на щеки уже заметной синеватой щетиной.

— Пап, ну чего ты молчишь–то?

— А мне, Вовка, направленность вопросов твоих не нравится. Давай–ка о матери в другом тоне, ладно? Тогда и я на все твои вопросы отвечу…

  19