– Знаешь, а ведь я была на их похоронах. Мне одна наша общая знакомая, клиентка, позвонила и сказала, где и когда состоятся похороны. Их новая хозяйка хоронила. Обед поминальный в кафе заказала. Я видела ее, хорошая такая женщина, настоящая, понимаешь? Не помню ее имени… У нее салон на проспекте Кирова возле кафе-мороженого. Если хочешь, можешь у нее спросить про девочек, наверняка она знает подробности, а мне они ни к чему… А что касается письма, то успокойся, ты бы ей все равно не понадобилась – ее же отпустили…
– Скажи, Галя, они продолжали снимать ту же квартиру, там, на Чапаева?
– Да… Хотя не уверена, мне кто-то сказал, что они переехали в квартиру поскромнее, подешевле… И это тоже из-за той проклятой машины… Но ты же знаешь, где они жили, поезжай, может, соседи что и расскажут… Уф, ну и жути ты на меня нагнала. У меня сегодня и так тяжелый день, контейнер из Италии пришел… В три часа мы должны открываться…
– Извини, что оторвала тебя от дел… Несмотря ни на что, Галя, мне было так приятно тебя увидеть. Правда.
– Ты не думай, что я уж такая черствая, я венок дорогой для них заказала, – вдруг вспомнила она, гася сигарету в керамической пепельнице. Горячий сухой ветер трепал ее длинные волосы. Алла, глядя на нее, представила себе кладбище, кучку людей, в основном продавщиц из соседних с «Черным бархатом» магазинов – рыбного, посудного… И среди них закутанная во все черное эффектная, как актриса, Галя Позднышева.
– Их похоронили вместе, в одной могиле?
– Да, – рассеянно произнесла Галина, мысленно уже вернувшись в свой магазин. – Очень удачное место – первый ряд от часовни, третья могила…
Глава 13
Маркс, ноябрь 1997 г.
Его звали Эрик Раттнер. Это был симпатичный толстенький и очень аккуратный австриец, неудавшийся художник и просто веселый человек, мизантроп, который, раз и навсегда влюбившись в полотна Романа Гончарова, решил переманить его в Вену, поселить в снятом для него доме поблизости от его собственного и создать для него все условия для творчества. И за все те блага, которыми он хотел окружить Романа, он попросил бы лишь одно – дать ему возможность иногда присутствовать в мастерской, когда тот будет работать. Он хотел стать другом Роману, прикоснуться к его жизни и понять, отчего этот русский умеет так мастерски работать кистью, а он, Эрик, не способен создать даже копию гончаровской рабо-ты. Эрик был богат, его семья владела двумя крупными фарфоровыми заводами, но деньги уже давно перестали доставлять ему удовольствие – ему хотелось владеть русским художником, несколько полотен которого уже украшали его венскую гостиную. Вялая переписка, которую они вели с Романом, могла бы ничем не закончиться, если бы Эрик не приехал в Россию, в Маркс, и не встретился с матерью Романа, понимающей женщиной, которую он планировал также забрать с собой в Вену, чтобы та прислуживала своему обожаемому сыну и не чувствовала себя брошенной, не рвала сердце сына душещипательными письмами с родины.
Это был самый настоящий сговор. Роман даже не знал о приезде Эрика. Мать встретила его в Саратове в аэропорту, где они взяли такси и помчались в Маркс, находящийся в семидесяти километрах от областного центра. Эрик говорил по-русски с сильным акцентом, но женщина отлично понимала его.
– Это очень хорошо, что вы приехали, мой сын попал под влияние женщин… Вы же видели его мастерскую на мельнице, так вот, он превратил ее уже в настоящий дом, права на который мы с вашей помощью выкупили, но все равно… зачем ему такой дом? Где дом, там и женщина. Сначала он жил с одной весьма странной особой, плутовкой, я это точно знаю, у нее просто-таки дьявольская внешность: черные кудрявые волосы, яркие черты лица, я видела ее портрет… Она как посмотрит – как сердце пронзит. Она влюбила его в себя, появилась в его жизни в самый неудачный для него момент, когда он оказался косвенным образом замешан в очень некрасивую историю… Думаю, он стал с ней жить из чувства благодарности…
Машина летела по новому мосту, под которым разливалась голубая Волга, в раскрытое окно врывался речной воздух; вокруг в утреннем тумане клубились пышные бледно-зеленые ивы, на разбросанных на огромном речном пространстве по обеим сторонам моста островках тонула в росе густая трава… Эрик был потрясен открывшимся ему видом, он и госпожу Гончарову-то слушал вполуха, ему виделась совершенно другая картина: Роман в черном элегантном костюме, открывает свою выставку в Музее истории искусств в Вене, на стенах зала развешаны его свежие, лоснящиеся краской и лаком волжские пейзажи…