Сперва прекратились звонки. Телефон уже не стрекотал среди ночи. В квартире воцарилась непривычная тишина.
Затем установили пульт с записями. С поступающими вопросами работал компьютер. Мой голос давал советы и сообщал нужные сведения. Я сам мог набрать номер, спросить что-нибудь и выслушать свой собственный уверенный ответ. Это было поразительно.
Груды писем исчезли, почтальон вновь стал здороваться со мной. Гейл пришлось отпустить. Я пытался найти ей работу и не сумел, но она позвонила мне по телефону и в тот же день устроилась.
Я продлил приемные часы, но это было напрасно. Люди просто звонили и сразу же получали ответ. Кому охота тащиться на четвертый этаж?
Теперь времени у меня было вдоволь. Я размышлял, выходил на долгие прогулки, смотрел кино, слушал радио. Я слонялся по улицам и улыбался туристам, каждый день тщетно поджидая почтальона.
В прошлом месяце около полуночи внезапно зазвонил телефон, первый раз за полгода, и я схватил трубку. Ошиблись номером. Какой-то мужчина хотел поговорить с Саррой. Я сказал ему, что таких нет, и тут же вызвался помочь найти ее. Я поспешил за справочником, но он не стал дожидаться.
От тишины в квартире дрожат руки.
Позвоните мне!
Грегори БЕНФОРД
ПОД ЛЕННОНА
[14] Перевод с английского В. Баканова
По мере того как отступал леденящий холод, постепенно возвращались чувства. Он обрел уверенность в себе: все получится. И открыл глаза.
— Привет. — Голос немного хрипит. — Спорю, что вы меня не ждали. Я — Джон Леннон.
— Кто? — удивляется склонившееся над ним лицо.
— Ну, Леннон… Из "Битлз".
Профессор Херманн — это ему принадлежало лицо, которое увидел Филдинг, выйдя из "долгого сна", — пока не называет точную дату. То ли 2108, то ли 2180… Все шутит насчет инверсии. Потолок сияет мягким зеленым светом, и Филдинг покорно дает себя колоть, отмывать от питательного раствора, массировать. Он знает, что наступил решающий момент — их надо сразить именно сейчас.
— Я рад, что все получилось.
Филдинг говорит с безупречным ливерпулским акцентом.
Он долго его отрабатывал, этот подъем в конце носовых звуков.
— Очевидно, в журнал вкралась ошибка, — педантично констатирует Херманн. — Согласно записям, вы — Генри Филдинг.
— Небольшая уловка… — улыбается Филдинг.
Херманн по-совиному моргает.
— Обман "Корпорации бессмертия"?..
— Я хотел избежать политической травли… Понимаете, песни против насилия, загрязнения среды, о простых рабочих людях… Почувствовав, что меня обложили, я решил улизнуть…
Слова льются потоком: имена, события, мелкие детали. Он готовился аккуратно, все тщательно продумал и выучил наизусть. История дьвольски правдоподобна. Он продолжает говорить, пока Херманн и несколько ассистентов в белых халатах помогают ему сесть, сгибают его ноги, проверяют рефлексы. Их окружают какие-то чаны и баки. С пола поднимается густой белый туман — там находится азотная ванна.
Херманн внимательно выслушивает рассказ, время от времени согласно кивая, и вызывает представителей властей. Филдинг повторяет свою историю, умышленно описывая события в другом порядке, чуть в ином свете. Он продолжает выдерживать акцент, хотя насморк мешает произношению высоких звонких. Ему приносят что-то поесть: вроде мороженого со вкусом цыпленка. Через некоторое время Филдинг видит, что всех убедил. Все же конец двадцатого века — бурное время, время выдающихся свершений и великих людей. Не удивительно, что стареющая рок-звезда, растерявшая поклонников и навлекшая гнев правительства, решила заморозить себя.
Официальные лица удовлетворены, и Филдинга выкатывают на тележке. "Корпорация бессмертия" скорее похожа на церковь, чем на деловое предприятие. В коридорах стоит кладбищенская тишь, все прислужники сдержанны и сухи. Ученые слуги в храме жизни.
Филдинг попадает в роскошную комнату, и там механический голос начинает бубнить приветствие. Голос сообщает, что Филдинг принадлежит к числу тех немногих, кто в свой невежественный век разглядел слабую надежду, открытую наукой для больных и умирающих. Теперь его прозорливость вознаграждена. Затем следуют общие слова о боге, смерти, вечном ритме и равновесии жизни. Все завершается показом ретушированной голографической фотографии отцов-основателей. Это горстка биотехников и инженеров, сгрудившихся вокруг иммерсионной ванны. Они носят очки и вяло улыбаются, словно только что разбужены. Короткие стрижки и белые рубашки с шариковыми ручками в карманах.