Особенно,... 
40 
Сердце Александры по прежнему быстро колотилось, и ей никак не удавалось справиться с нахлынувшей грустью. Было очевидно, что она совершила ошибку, приняв приглашение сквайра на бал. Мало этого: ее опрометчивое решение принесло страдания сестрам. Не говоря уже о том, что вчерашний выход в свет и тот короткий момент в объятиях Клервуда разбередил ее старые раны. Она потеряла покой и сон, не могла отделаться от мыслей о том, что чувствовала в его крепких, сильных руках. При одном воспоминании о тех мгновениях тело Александры начинало лихорадочно гореть. А еще она теперь постоянно размышляла об Оуэне, тосковала по тому, что у них почти уже сложилось… Боль прошлого вдруг вернулась, и это ранило сильнее, чем когда либо прежде.
Сейчас Александра почти уже жалела о том, что в свое время не сделала другой выбор. И это мучило, изводило ее… До этого момента она никогда не позволяла себе сомневаться в том, что поступила правильно. С моральной точки зрения решение пожертвовать собой ради сестер и отца было абсолютно верным. Александра поклялась матери, что костьми ляжет, но позаботится о семье! Эта клятва значила для преданной дочери больше, чем ее собственное счастье.
— Почему ты застыла на лестнице, словно статуя? — вывел Александру из задумчивости тихий голос Оливии, раздавшийся снизу.
Вернувшись к реальности, Александра улыбнулась и быстро стала спускаться по ступенькам, чтобы присоединиться к сестре.
— Я проспала, — объяснила она. Сон действительно пришел к Александре только на рассвете. Неудивительно, что она встала так поздно, проспав свое привычное время для подъема.
— Ты никогда не спишь дольше обычного, — сказала Оливия, и в ее зеленых глазах мелькнула тревога.
Не было ни малейшего смысла усиливать беспокойство сестры, признаваясь, какие переживания терзали ее всю ночь, поэтому Александра предпочла пропустить это замечание мимо ушей.
— Я проголодалась, — солгала она. — Ты составишь мне компанию? Может быть, выпьешь хотя бы чашку чаю?
Прежде чем Оливия успела ответить, двери кабинета распахнулись, и через них неуклюже вывалился Эджмонт. Он все еще оставался в своем фраке, который теперь измялся. Небритый и растрепанный, барон выглядел, мягко говоря, не самым достойным образом.
— Доброе утро, — пророкотал он и, сощурившись, посмотрел на дочерей.
Александра не ответила — от возмущения она не могла вымолвить ни слова. По крайней мере, пока. Демонстративно не обращая на отца внимания, она прошествовала мимо него на кухню, Оливия направилась следом.
Но Эджмонт бросился за ними.
— Какая грубость! — воскликнул он.
Александра подошла к печи и, силясь унять дрожь в руках, взяла спичку, чтобы зажечь дрова в топке. Потом накачала воды в чайник и поставила его на огонь.
— Ты что, сердишься? — Отец поморщился и потер виски. — Вечер прошел хорошо? Похоже, я почти ничего не помню.
Александра резко обернулась к нему:
— Нет, вечер прошел не слишком хорошо, а все потому, что ты напился и все испортил!
Он с трудом сумел удержать себя в вертикальном положении.
— Я не позволю тебе разговаривать со мной подобным тоном!
Александра глубоко вздохнула. Она никогда не выходила из себя, никогда не срывалась на крик, но получается, сейчас накричала на Эджмонта. Она только что оскорбила своего собственного отца! Александра постаралась взять себя в руки.
— А почему бы и нет? Вчера в Херрингтон Холл ты сам унизил себя на глазах у всех. — Теперь она говорила уже спокойно. — Ты хотя бы помнишь, как добрался до дома вчера вечером?
Он явно был озадачен.
— Нет, не помню.
— Герцог Клервудский волок тебя через весь танцевальный зал, отец. Да, ты был пьян. А потом Рандольф и Алексей де Уоренны вывели тебя из дома. Насколько я знаю, домой тебя привез Рандольф де Уоренн.
Эджмонт побледнел, но тут же горделиво приосанился.
— У каждого человека есть права, точно так же и у меня есть право на стаканчик джина. Ты преувеличиваешь — теперь то я вспоминаю все, что произошло. — Он ненадолго смолк, тяжело дыша, потом взглянул на Оливию и приказал: — Приготовь мне завтрак.
Оливия прошла мимо него, нехотя подчиняясь, ее рот презрительно сжался.
Чайник начал посвистывать. Александра повернулась к печи — медленно, хотя ей сейчас отчаянно хотелось в гневе носиться по кухне. Она сняла чайник с огня и спокойно поставила на столешницу, с трудом удерживаясь от желания грохнуть его об пол. В сознании Александры вдруг снова мелькнул притягательный образ Клервуда. «Черт возьми!» — с досадой подумала она.
40 
