Последние отзывы

  26  

19 марта

В аэропорту Страсбурга по утрам — в шесть утра — играет пианист. Я решила, что нужно это отметить. Потому что подумала, что трачу слиш­ком много времени на раздумья о себе и почти не обращаю внимания на все остальное, что есть в мире кроме меня. Когда человек угнетен, этот перекос происходит мгновенно. И планов ника­ких не хочется строить. Я думаю, когда чело­век планирует самоубийство, он становится очень эгоистичен. Тут дело в масштабе. В перспекти­ве смерти, ее абсолютности и драматизма трудно дать место и увидеть значение всего, что менее абсолютно и менее драматично. Раньше я смотре­ла на других людей, и они были мне не безраз­личны, часто я даже чувствовала, каково у них на душе. Ту же Констанцию, например, я понимала гораздо лучше, чем она себя. Меня еще и поэтому не очень удивило, что она соблазнилась психогей- ром. А теперь я давно ни о ком не думала. Но все-таки сумела вот обратить внимание на пиа­ниста. Возможно, он играет там каждое утро. Воз­можно, он ежедневно встает затемно, едет в аэро­порт и играет там в баре во время завтрака. Это его жизнь. А моя устроена совершенно иначе. Он играет в баре, а я лечу в румынскую деревню, что­бы отыскать там больную заразную птицу. Мы очень разные. И наши пути пересеклись на каких- то полчаса, пока я пила в баре свежевыжатый сок и курила сигарету, которой угостил меня парень, которого я не знаю как зовут, но которому я в ответ на его «куда вы летите» наврала, что я ба­лерина и направляюсь в Москву, потому что меня пригласили танцевать в «Лебедином озере» с рус­ским балетом. Он заметил, что я не похожа на балерину. А я ответила, что время не стоит на ме­сте и что, судя по всему, он за ним не поспе­вает. Тогда он спросил, что неужели теперь для балерин курить — обычное дело. Это происходит куда чаще, чем принято думать, ответила я. Мы находимся в постоянном стрессе. Это профессия, которая предъявляет к человеку высокие требо­вания.

А ведь раньше я не врала. Во всяком случае, с таким упоением.

21 марта

Провалялась два дня в кровати в гостиничном номере в Бухаресте с какой-то инфекцией. Вряд ли это птичий грипп, но все равно кстати — не­плохо ослабить иммунитет прямо перед тем, как я возьму в руки птицу с H5N1. Я живу всегда на верхних этажах, и мне хорошо видно, что город сплошь серый. Я таких беспросветно-серых горо­дов еще не видела. Светло-серый, темно-серый, просто серый и никаких других цветов. Город, на­рисованный простым карандашом. Ничегонеделанье лишает меня покоя. Преимущество беспре­рывных стремительных путешествий, вот как я летаю последнее время, состоит в том, что человек теряет себя. Меня это очень устраивает. Я себе не нужна. Метания по белу свету приводят к тому, что мое настоящее «я», несомненно депрессивное и суицидальное, не успевает за мной. Перемеща­ясь в таком темпе, я создаю себе обманчивое ощу­щение заполненности жизни интересными вещами, я прилетаю в новое место, и о-го-го как бодро там все идет, ну относительно бодро, и это в сущ­ности означает, что когда я делаю какие-то вещи, я ощущаю это так, как будто бы кто-то другой делает их со мной, потому что я — это не я, и это ужасно освободительное чувство, я тогда меньше замечаю, как мне фигово, и это заставляет меня держать высокий темп, потому как стоит мне ос­тановиться на месте, вот как два последних дня, меня тут же развозит. Нет, мне надо мчаться даль­ше, быстрее и быстрее, но пока что даже выползти из кровати и доплестись до туалета очень-очень тяжело. Настолько, что идея сесть на поезд и ехать в глубь страны за гриппующей птицей пока никак не выполнима.

26 марта

Я потихоньку возвращаюсь к жизни, а послед­ние дни действительно была в ауте. Болела и те­лом, и душой. Горничная проявляла участие, она даже сбегала на улицу купить мне журнал «Marie Claire», но я пришла еще в большее уныние, чи­тая о проблемах с кожей и весом, о модных шмот­ках, о поддержании формы и здоровья и о всем прочем, что, по мнению издателей, интересует женщин. Можно подумать, что у нас одна цель в жизни — весить как можно меньше, но если сле­довать этой логике до конца, то идеальный вари­ант — не весить вообще нисколько, а это несо­вместимо с жизнью. Но все же получается, что по сути у меня и у «Marie Claire» цель одна. Долой вес. Долой тело — и долой саму жизнь. Пробле­мы, о которых они пишут, настолько ничтожны, что главной проблемой совершенно очевидно ста­новится другая: понимают ли пишущие или чи­тающие этот журнал всю смехотворность своих проблем. А следовало бы завести журнал для род­ственников жертв катастроф. Он мог бы назы­ваться «Погибшая семья». Или «Смерть от не­счастного случая». Или «Жертвы внезапной смерти». Там могли бы писать о том, как потерявший родных конструирует себе причины, чтобы про­должить свою жизнь. Давать практические сове­ты — как внушить себе веру в Бога и в то, что все происходящее, в том числе и невообразимо ужас­ное, входит в его коварные планы, которые лю­ди никогда не могли и не могут постичь, а посему не должны их оспаривать. И еще в этом журнале обязательно должен быть раздел о надежных спо­собах покончить с собой, чтобы исключить веро­ятность того, что ты через несколько дней очуха­ешься на больничной койке и, цепенея от стыда и унижения, будешь проклинать себя за то, что ты не справилась с этим.

  26