Последние отзывы

  68  

— Не пойму, — признался я. — Как вы не боитесь? Столько наворочали… Выселили людей. Ведь одно письмо — и…

Клинский ткнул перстом в синее подглазье.

— Вот они где. Письма… Почему не боюсь. Это я учителем в школе не боялся. Что я знал о себе? Теперь дрожать научились, такие времена, господа! Вы еще не пробовали, что такое воля. Ты мне рукой не маши. Хочешь сказать, воля — ваша, работай, когда хочешь, цену назначай. Или сдохни под водокачкой. He-а, воля — это мы! Воля похожа на тело, в котором один кусок захотел много больше — поэтому воля похожа на потаскуху. Воля похожа на область пониженного давления. Всюду эта польза: неравномерность давления двигает воздух, надувает паруса, мельницы, карманы. В России же, — он говорил почти беззвучно, мы, не сговариваясь, подались к нему, — в итоге резко континентального климата воля — область пониженного давления, получает характер дырки. В которой никакого давления нет и возможно все. Сперва завихряет, оживляет, оздоровляет, и кажется, и мы как люди, потом замечаешь — а ведь все утекает и ничем не заткнешь. Тогда — страх. Иногда хочется поискать достаточный кусок, чтоб заткнуть. Я как-то попытался выяснить, кто ж заварил? До Гонтаря орудовал губернатор — вот его сместили за листопад. До губернатора закручивал Трофимыч — помер. Придумывал наш депутат — так он уже послом в какой-то Корее, а до него — Горбачев, а до него… Не сыщешь! А я уже на краю, миллионы распылили, наворочали такого, сорок тысяч стволов и бронетехника, триста тысяч населения ждут так, что кто ни приедь — мало покажется. Сила такая! Город можем перенести на семьдесят километров на юг. А только делать уже ничего не остается — летим. Я поначалу верил. Потом оставалась надежда, что лично мне выгорит. Потом понял, спасибо, если пронесет. Теперь знаю: долбанемся все, вопрос, кто не насмерть? Раз сомнение взяло — а правда ли, что к нам едут? Но уже без разницы… нам не допетрить идею, а уж вам-то…

Старый закрыл свою сумку. Все? На столе остался белый кулек для денег. Старый пожал плечами.

— Ваши излияния… Знаете, мы не настолько близки, чтобы выслушивать. Я понимаю, зачем вы пришли. Сжигать животных мы не позволим. Сегодня же уезжаем. Давайте деньги.

Клинский понурился.

— Утешает, что это ждет всех. Только об этом остается заботиться. Виновата погода. Слабая почва. Уже небольшое разрежение воздуха разрывает дыры. Но ничего. Зато посмотрим, куда все уходит. Правда, некому будет рассказать.

У меня легко першило в горле, я откашливался, мешая себе слушать. В палату притопали лейтенант Заборов с повязкой на лбу, Свиридов, третьего, выше всех, я не узнал поначалу. Без мешка. Мне казалось, деньги принесут в мешке. Они затаскивали раскладушки.

— Почему две? — удивился Клинский.

— Товарищ подполковник, мы — каждый напротив каждого, а третий — в коридоре. Третья сюда и не встанет. — Заборов промерил между кроватями.

Клинский прощался.

— Вот, побудут с вами. Пока вам можно будет ехать.

— Погодите! Так нас сажают под замок? Вы понимаете, что сейчас происходит? — с веселым отчаянием спрашивал Старый, присев на кровать. — А потом? Убьете? Что изменится, если мы уедем через неделю? Сожгут крыс? Ради этого вы сядете в тюрьму?

— А если мы возьмем половину цены? — подсказал я. — А если пообещаем молчать? И совсем не возьмем денег?

— Ничего не поняли, — опечалился подполковник. — Я ничего не могу. Летим и закручиваем. Думайте.

Наползли, насели сумерки с лютым ветром, ветер напитался снегом и бился в лоснящуюся крышу гостиницы, от вялой пустоты мы не в силах уснуть, дом постанывал половицами, далекими дверьми, Свиридов принес мне таблетку мукалтина и запить, пробилось солнце и жарило на стенах кусочки тепла, похожие на ломтики хлеба, погасло, похолодела площадь, быстрей покатили автомобили, бороздя тишину, солнце застряло во влажном облаке, поблескивало краешком и пропало совсем, рассыпавшись в розоватую лужу, короткими, злыми огнями засверкали фонари, и снег пошел, сквозило.

— Сказали, подвиги лопатой совершал? — Старый придремывал. — Что ж делать? Не драться же с ними. Как это — без денег…

Свиридов не появлялся. Заборов спал, расставив раскладушку поперек двери. В третьем охраннике я угадал разжалованного губернатора, он не заходил в палату, будто стыдился.

Уснули — разбудили гудки, автомобиль. Я вышел на балкон. Далеко у ворот ходил часовой, другой подсыпал песка на дорожку. Автофургон «Молоко» виднелся на углу санатория. Буфетчицы в расстегнутых, пальто снимали железные ящики с бутылками и спускали вниз, на кухню, по настилу. Пожарная лестница обрывалась в метре над фургоном. Половина шестого. Я собрал из снега мокрый пирожок, надо дождаться водителя.

  68