Последние отзывы

  127  

Разумеется, ящик украли на следующую же ночь… и вернули к полудню. Ожидание наказания оказалось страшнее самого наказания – наслушавшись рассказов о неминуемой жуткой каре, вор поспешил избавиться от преступных доходов. Дальше – больше: почти каждое утро на крыльце появлялся новый-старый ящик (некоторые даже с деньгами!), и трижды в двери колотились забулдыжного вида почесывающиеся личности с признанием, что пожертвованные доброхотами денежки они пропили, но готовы все возместить самоотверженным физическим трудом.

Я налегла на ручку незапертой входной двери, готовая к самому худшему: страшному беспорядку, к тому, что в опустевшем здании поселились крысы, летучие мыши или нищие… Но не к тому, что из темноты открывшегося проема мне навстречу бросится что-то белое, бесформенное, с перекошенной в беззвучном крике мордищей. Нечто спланировало откуда-то сверху и по определению не могло быть живым существом.

С визгом я отскочила в сторону, едва не скатившись с крутых ступенек, и тугая пружина, установленная Андрюшей Кулибиным, с громким стуком захлопнула дверь. «Аудитория» с почтением взирала на поединок «тети ведьмы» с призраком. Старательно делая вид, что и прыжок, и неуклюжие попытки сохранить шаткое равновесие на верхней ступеньке – всего лишь детали продуманного тактического отступления, я через силу улыбнулась:

– Все в порядке! Сейчас разберусь, что там такое…

Чувствуя в ногах предательскую слабость, я второй раз приблизилась ко входу и положила ладонь на дверную ручку, с тоской вспоминая, как в кино американские коммандос (а в последнее время – и наши) ловко заскакивают в опасные помещения, кувыркаясь через голову, и тут же принимают стойку для прицельной стрельбы. Из оружия страшной поражающей силы у меня оставалось разве что обаяние, а стрелять я могла глазами… Вот только оценит ли это призрак?

Стоять на крыльце, выжидая непонятно чего и якобы собираясь с духом (а на самом деле теряя последние крупицы отваги), было глупо. Собрав волю в кулак, я резко рванула на себя дверь и ринулась внутрь дома… Получилось ну совсем как в кино: зацепившись за порог, сапог богатырского размера отправил меня в свободный полет. Я рыбкой нырнула вперед, головой навстречу летящему призраку, и с размаху протаранила фантом, оказавшийся на ощупь очень даже упругим, почти материальным, после чего кувырком покатилась по полу.

Оставшийся в дверях сапог заблокировал тугую створку в полуоткрытом состоянии, и, поднявшись на ноги, я имела удовольствие в подробностях рассмотреть «призрака» – натянутое на раму сильно изорванное полотнище с аляповато намалеванной рожей. Гримасничать и скалить зубы «ужас, летящий на крыльях ночи» заставляло только мое богатое воображение. Хитрая система противовесов заставляла раму перегораживать открытый дверной проем и поднимала ее вверх, как только дверь закрывалась.

Прихрамывая, в одном сапоге я подошла к двери и выглянула наружу.

– Андрюшенька, солнце мое! Подойди-ка сюда ненадолго!

Сияя не хуже названного светила, юный Кулибин быстро поднялся по ступенькам, ожидая заслуженной похвалы. И, конечно, получил:

– Молодец, ловко придумал… Но что ж это ты меня не предупредил?

– Я забыл, – последовал убийственный в своей простоте ответ. – Думал, что его уже кто-нибудь сломал!

– Э-э-э… Ну, хорошо, иди. – Я дрожащей рукой потрепала стоящие дыбом нестриженые вихры изобретателя и пригласила всех заходить – путь свободен.

В горячке освобождения и борьбы с привидением спутники мало обращали внимания на мой внешний вид, но теперь стыдливые аристократы и дети постарше при виде голых ног, мелькающих в многочисленных «разрезах», отводили глаза и краснели.

– Тетя ведьма, а почему у тебя ноги торчат? – с детским простодушием поинтересовалась незнакомая девочка лет пяти… стоп, откуда в моем приюте незнакомая девочка?!

– А вон мои мама с папой стоят, – пояснила малышка, указывая пальцем.

На самом деле здесь никто не стоял, каждому нашлось дело: графы и бароны при помощи мальчиков поднимали и ставили на место опрокинутую во время ареста или обыска мебель, а их жены старательно, пусть и не слишком умело, размазывали пыль и грязь старыми ненужными тряпками.

Кстати, о ненужном: заглянув в одну из пустующих комнат монашек-воспитательниц, я обнаружила там забытую запасную рясу и тут же натянула вместо так всех смущающего развратного платья, явно опередившего свое время. Правда, она оказалась коротковата, и подол оставлял на виду добрых тридцать сантиметров босых ног, но на это уже никто не обращал внимания. Шерстяные носки и вязанные все из тех же старых тряпок шлепанцы – изделия воспитанниц приюта, – убили последний намек на сексуальность.

  127