70 
– Полин, ты не понимаешь…
«И ведь не объяснить, – почти с отчаянием подумал он, – слишком уж многое пришлось бы рассказать. Даже без учета того, что о некоторых вещах рассказывать попросту нельзя. Даже Полине, потому что риск есть всегда, а способность человека переносить боль имеет предел.
Старик, Старик… ты научил меня обращаться с… «патрончиками-пистолетиками». Хорошо научил. Я стал одним из лучших… а возможно, и самым лучшим. Ты научил меня и другому… множеству других вещей.
Но вот с женщинами у нас вышел досадный пробел в образовании.
И кажется, я снова догадываюсь, почему…
– Да? А может, я как раз понимаю, Виль? Причем разиков эдак в сто лучше тебя, дурака?
– Может, – убито кивнул Швейцарец. – Может, и так.
– Ладно, – вздохнула женщина. – Слушай сюда… герой. Девчонка, что ты приволок, сейчас отмокает в ванне. Тебе, к слову, тоже окунуться лишним не будет.
– Обзавелась второй ванной?
– Нет, бочкой во дворе.
– А-а, – протянул Швейцарец. – Помню я эту бочку. Спасибо, конечно, Полин, но я уж лучше потерплю.
– Ты-то потерпишь! А другие, кому нужда выпадет рядом с тобой быть?
– Не так уж я и благоухаю.
– Ухаешь-ухаешь. Это у тебя нос анодировался.
– Адаптировался, – механически поправил он. – Что, серьезно?
– Ну, – задумчиво глядя на потемневшее зеркало в углу, произнесла Полина, – бывают у нас клиенты и поароматней, но ты-то всегда старался на человека походить.
Старался. Чистоплотность тоже вбил в него Старик, точнее, втер жесткой, словно камень, губкой. «Вчера ты не следил за собой, – приговаривал он, – сегодня махнешь рукой на свое оружие, а завтра нечищенный и несмазанный вовремя ствол рассчитается с тобой так, что никакого послезавтра у тебя уже не будет, понял? А если понял, то будь любезен, объясни – ты пенициллин в трусах выращивать собрался или где?»
Обычно, впрочем, он сдавал накопившийся в седельной сумке ворох с просьбой отнести ближайшей прачке – платить за скорость и качество было для Швейцарца куда проще, чем самому возиться с водой и мылом.
– Сколько дней вы с ней по лесу бродили? Два?
– Больше. Полин… мне сейчас и в самом деле не до мытья.
– Смотри сам. Я ей туда сыпанула кой-чего… короче, она вылезет и упадет часов на пять.
– У нас нет пяти часов.
– Значит, на три. Ты дослушай. Одежду и другое всякое, чего надо, я ей подберу сама. Машка ее уложит, спустится… возьмете ключ от дальней комнаты, и эти три часа – ваши!
– Да, – после минутной паузы тихо проговорил Швейцарец. – Наверно, именно так и будет пра…
– Без «наверно», – отрезала Полина. – Так. Будет. Правильно. Ты понял?
– Понял.
– Молодец. Теперь сиди и думай, чего будешь делать и, главное, чего будешь говорить, – Полина выпрямилась, – а я пойду Машке помогать.
Она умела ходить красиво. Волнующе. И это было не банальное вихляние бедрами, просто эта совсем еще юная, если вдуматься, женщина отлично владела языком тела. Куда лучше, чем многие другие – отростком плоти между челюстями.
Вот и сейчас она что-то говорила ему – только Швейцарец никак не мог ее понять, и это было немного грустно и очень обидно.
Полина подошла к двери, взялась за массивную бронзовую ручку, нажала… обернулась к нему.
– Да, еще… я прочла этого француза… ну, которого ты помянул в том году. Антуан-Сент-чего-то-там. И… Виль, ты и в самом деле веришь в это? Что мы в ответе за тех, кого приручили?
Он ответил далеко не сразу. Сначала встал, подошел к окну… уперся лбом в твердую прохладу ставен.
– Я иногда верю в очень странные вещи.
САШКА
Не люблю я рассветы. Здоровой такой, крепкой нелюбовью. Рассвет – это проникающая во все щели и прочие отверстия механизма сырость, особенно же неприятные ощущения возникают в стволе. Это – туман, уменьшающий доступную мне дистанцию стрельбы до уверенно-пистолетной. Это – красные, то и дело норовящие закрыться глаза стрелка, и его же задубевшие от холода пальцы! Б-р-р… как вспомню один случай… гвозди в бетон забивать такими пальцами, а не за спуск хвататься!
Крупных змей я тоже не люблю. Их мелких сородичей при надлежащей сноровке удается двумя-тремя пулями разрубить напополам, а вот с более крупными гадами, вроде попытавшегося поцеловать Серегу питона, этот фокус не получается. В такого можно весь рожок высадить – и все равно ждать устанешь, пока гадина наконец соизволит издохнуть.
Так что я был весьма благодарен Анне, точнее, ее катане, успешно проявившей себя в роли гильотины для данного пресмыкающегося. Пусть иногда, редко, но все же эти остро заточенные железяки бывают полезны даже нам, высшей ступени оружейной эволюции. В отличие от крупных змей, из которых даже жира для смазки толкового не вытопишь.
70 
