Единственное, что раздражало- это, наверное, самый безграмотный текст из всех, мною... 
106 
Свинец повторил:
– Прямо щас.
Машина по-прежнему стояла на пересечении улиц, мешая всем. Но капитан работал и на мелочи не отвлекался.
Упорно давит рычаги веселый Федот. Вокруг в панике суетятся секьюрити, бодигарды и прочие низшие чины бесчисленной армии холопов. Хрюкают рации. Свистят свистки. А трактор ревет, лязгает и едет. Федот малахай на затылок сдвинул, из поджиглета целит. В людей, конечно, палить не будет, но в воздух – запросто. Чтоб жути нагнать. Рычит железный конь, когда-то пришедший на смену крестьянской лошадке. Стальной нож соскребает с поверхности мира все лишнее и чрезмерное. Чрезмерно черные повозки для чрезмерно сытых пассажиров, охраняемых чрезмерно услужливыми шестерками. Хрустит, в прах распадается под ножом все, чего быть не должно.
Доволен Федот. Вот соскреб толстый слой кокаина – обнажилась позолота. Блестит сально. Соскреб и ее. Дальше самый толстый слой: дерьмо окаменевшее, кровь, прочая физиология – и это долой. Все долой – пока не обнажится основа.
Земля.
Сырая, черная, мягкая.
Катерина выпустила сигаретный дым через полуоткрытое окно: вдруг оттуда ей швырнуло в лицо зарядом то ли дождя, то ли снега, – сорокапятилетняя мадам дернулась, словно от пощечины, одним движением выхватила из сумочки платок и телефон. Платком поправила слегка съехавший правый угол левого глаза, а в тело телефона принялась ожесточенно вонзать длиннейшие накладные ногти. Истерически выкрикнула:
– Может, проедешь с перекрестка?
– Как скажешь, – послушно сказал капитан, мирно привел в действие все положенные сигналы и откатился к обочине, выключил мотор, а радио, наоборот, включил, поймал песенку Антонова, с удовольствием подпел.
– Ты звони, звони.
– Она не берет трубку!
– Отправь эсэмэску.
– Я тебе что, малолетка – эсэмэски посылать?
– Опять грубишь. Я не люблю грубых женщин.
– А ты вообще умеешь женщин любить? По-моему, ты их только мучить умеешь. И пугать…
– Любить и мучить – это одно и то же…
Катерина подняла вверх палец:
– Алло? Это ты? Почему трубку не берешь? Работаешь, что ли? Нет? А что делаешь? Ты где? Это где? Ага, поняла. Тут с тобой хочет поговорить один человек. Нет, нормальный. Да, по работе. Да, важно. Будь там, мы сейчас приедем.
8. Трус не играет
Полевые, конечно, знали: вратарь – полкоманды. Вратарю достается. Вратарю больно. Полевым тоже попадало, но что такое настоящая боль, когда кусок резины влетает меж ребер и скорость его – сто километров в час, никто из полевых не догадывался. Это было как удар ломом. Это оглушало. Ты исторгаешь тяжкий выдох, выпрыгивают непрошеные слезы, текут по щекам и смешиваются с потом; свисток судьи, нарушение, вбрасывание; переводишь дух, орешь на ближнего защитника, тот хочет выругаться в ответ, но не может, потому что вратарю «пихать» нельзя, а можно только подбадривать, и прикрывает угол, и ты знаешь, что он тоже, если надо, ляжет под шайбу не хуже чемпиона мира и Европы Зинэтулы Билялетдинова; слезы высыхают, опять свисток, и понеслась, понеслась!..
Лучшие вратари вырастают в слабых командах. Там больше работы. Иван Никитин отстоял восемнадцать сезонов в команде первой лиги, регулярно стоявшей навылет, и восемнадцать лет подряд спасал команду (и весь город, живший только хоккеем) от вылета.
Он считался грязным игроком. Любил потолкаться у борта. Очень любил подраться. Почти в каждом матче получал по две минуты за грубость. Но самое главное: за матч имел в среднем три-четыре плюхи. Не больше. Даже если соперник объективно был сильнее. Одну или две пропускал в первом периоде, одну или две – во втором, в третьем ловил кураж и обычно стоял на ноль. Особенно если играли дома.
Увидев белую «Волгу» голкипера Никитина, городские мальчишки орали от восторга и свистели, и даже машина первого секретаря областного комитета партии товарища Золотых уступала дорогу.
Город Западноуральск, где родился Иван, построили в конце сороковых годов. Ходили слухи, что сам Сталин нарисовал на карте крестик. Стране срочно требовались удобрения и еще кое-какие химические субстанции, очень полезные в народном хозяйстве, но крайне вредные в производстве. Согласно легенде, отец народов затребовал атлас Советского Союза, самый наиподробнейший, фундаментальный, где плотность населения (столько-то человек на квадратный километр) обозначалась разными цветами. Недолго думая, дядя Джо нашел удобное место, белое пятно (менее одного человека в радиусе тысячи квадратных километров; иными словами, это была бесплодная пустыня) – и там повелел учредить и завод, и город для проживания трудящихся.
106 
