Тут пришлось палусам с шошонами схлестнуться, которые к ним пришли коней угнать, ну и я, понятное дело, в стороне от этого не остался. И в сшибке сначала пикой одного ловко ссадить получилось, потом ишшо двоих бебутом тем в тесноте, когда сошлись, хорошо достать сумел. Вот тогда и стремена мои преимущество свое показали, и умение сабельную рубку вести. Причем один из тех, которого я бебутом распанахтал, оказался знатным человеком. А конь его с имуществом мне перешли. Причем коник не простой, а породистый, и не из местных, а те, которых, говорят, у испанцев берут, на юге. Ну, а я после этой сшибки, когда праздновали, палусскому вождю тот свой бебут, которым там рубился, в подарок отдал. А он мне тогда настоящим ламтом отдарился, тем самым жеребчиком, о котором я уже ранее сказывал. А за коня, что я взял у вождя шошонского, мне палусские «конные люди» предложили двух кобылок, тоже из ламтов. Ну, я и поменялся, при условии, правда, что моих кобылок при случае этим конем покроют. Если, конечно, благоприятно такое для дальнейшего завода. Здесь ведь дело в чем, эти «конные люди» палусские в конях настолько тонко разбираются, настолько их чувствуют, что мало вообще таких людей встретить можно. Такие люди даже на конюшнях царских на вес золота цениться будут. У нас про них говорят, что святые Фрол и Лавр за ними стоят, а святой Власий им на ухо нашептывает. Поскольку они коней не просто выращивать-обучать способны, хотя и здесь им равных мало можно найти, но даже заранее могут предусмотреть, какую кобылку каким жеребцом покрыть надо и в какое время, чтобы жеребенок от них в доброго коня вырос. И ламты, которые главная ценность у палусов, во многом как раз их заслуга. Вот они того шошонского коня и оценили так, и мне за него двух добрых кобыл дали. Сказали, что как раз к тому жеребчику они по кровям сочетаются, которого мне их вождь подарил. К тому же согласились их в свой табун взять, под присмотр, пока я с местом, где осяду, точно не определюсь и перегнать их не смогу. И за приплодом присмотреть обещали, как положено. Так что, ежели ничего не случилось, табунок добрых коней у меня в орегонских местах имеется, можно сказать. Только забрать, если что, надо будет, ну и людям, что за ним смотрят, отдариться, как положено.
Так и пробыл я у палусов, почитай, до самого осеннего торга на орегонских порогах. Конями занимался, печи им ладил, изделия из дерева разные, в общем, без дела не сидел. И даже до кутенаев съездил ненадолго, когда того кузнеца, о котором я уже сказывал, домой провожали. Это самое далекое место, куда я в глубь материка заходил. Идти до них надо от палусов через земли салишских племен, споканов и калиспелов, до большой реки, которая тоже Кутенай называется и впадает в Орегон в верхнем его течении, на севере. Вообще народ кутенайский мне понравился, наиболее разумный и рассудительный из всех тамошних народов показался, что я встречал. Да и самые красивые девки, опять же, у кутенаев встречаются. У остальных-то большей частью росточком мелкие, плоскомордые да расплывшиеся, как квашня. А кутенайки эти, да ишшо, пожалуй, колошенские девки, высокие, ладные, фигуристые, на лицо недурны, видные собой, в общем. Сами кутенаи в те места пришли с востока в свое время, из-за гор больших, потому и язык их на остальные тамошние не похожий. Их оттуда племя черноногих вытеснило, с которыми у них вражда стародавняя. Но земли там, за горами, старики их помнят, так что, ежели интерес какой о тех местах, то расспрашивать об этом кутенаев надо.
А вскоре, как от кутенаев вернулись, уже и на осенний торг поехали. На нем расторговались, на мои вилламетские угодья заехали, где палусы чинук-рыбы набрали на той тоне, которую я у вишрамов откупил и калапуям отдал. Попросил я калапуев поделиться немного, они ничего, уважили ту мою просьбу. Ну и, ясное дело, патлач хороший отгуляли, на котором я все остававшиеся у меня цукли раздарил знатным людям, а палусскому вождю даже один топор отдал и лодку свою. Уж больно они народ хороший и принимали меня очень славно. Да и когда расставались, сказали, что завсегда меня будут рады видеть у себя, хоть в гостях, хоть даже если поселиться в их землях захочу. Ну, а после этого я поехал в свою усадьбу, что у клатсопов, в устье Орегона. И там, дождавшись едущих с торга ламов и нуксаков, уже с ними на Нутку и отплыл. Где и провел зиму, на южной нуткинской стороне, по дереву работая да кирпичом занимаясь. Заодно и там тоже себе дом сладил.