48 
И майор Кобзев глубоко задумался, обмысливая про себя меры перестраховки. Так глубоко, что звериный рев, донесшийся из глубин непролазной чащи, скользнул мимо его сознания.
* * *
Всякий раз, заходя в палатку к Тауринксу, Лева Шойфет испытывал острое чувство собственной неполноценности.
Дело было даже не в том, что пленный абориген выглядел как дар господень всему женскому роду. К собственной, весьма заурядной внешности Лева привык и даже испытывал некую извращенную гордость в ее отношении. Но и проведя в заключении неделю, Тауринкс ухитрялся выглядеть так, словно минуту назад натянул свой зеленый кафтан. И вот это Леве, способному самый лучший и новый костюм надеть так, что тот начинал напоминать рванину с чужого плеча, было совершенно непонятно и вызывало глубокую зависть.
– Добрый день, коун Тауринкс, – приветствовал Лева аборигена.
– Добрый весьма, коун Лейв, – с улыбкой ответил Тауринкс.
Сколько мог судить Лева, фамилии здесь не были в ходу. К человеку обращались по имени, если возникала нужда – по отчеству, и только владетели присоединяли к полному имени название поместья.
– Как поживаете?
Вопрос был, конечно, глупый. Ценного пленника не выпускали из палатки даже в уборную, и сам Лева на его месте сбесился бы от скуки.
– Отдыхаю, – безмятежно ответил Тауринкс. – Смотрю, ваш лагерь расширяется?
– Откуда вы знаете, коун? – опасливо поинтересовался Лева.
– Лес отступает, – ответил друид. – Какое тут может быть объяснение?
Лева добросовестно заносил все реплики гостя в тетрадь, чтобы проанализировать на досуге. Но сейчас он закрыл тетрадку и отложил в сторону. Тауринкс взирал на него с интересом.
– Я все хотел спросить, – прошептал Лева сипло, – почему вы не боитесь?
– Чего? – изумился Тауринкс.
Или он искренен, или в юные годы играл в самодеятельности, решил Лева.
– Ну… – Лингвист немного смутился. – Вас схватили, держат в плену непонятные люди…
– Чего же непонятного в ши! – Тауринкс поднял брови. – Кроме того, мне нет нужды бояться. Только очень глупый человек поднимет руку на эллисейна.
– Что такое ши? – спросил Лева. Рука его против воли потянулась к тетради.
– Так называют прошедших сквозь стоячие камни, – обыденно пояснил друид. – Вообще-то все мы – потомки ши, но редко в мир приходят способные жить в мире, поэтому простой люд называет этим словом все враждебное и непонятное.
Лингвист забыл даже записывать. Какой-то бродячий коновал объяснял ему, ученому, для чего предназначены точки перехода! Похоже было, что уровень развития местных жителей кардинально выше, чем предполагалось. Но друид бросил еще одно непонятное слово…
– А что значит «эллисейн»?
– Это тот, кто способен к эллите, – ответил Тауринкс. – Как я.
– «См. сепулька».
– Простите, что?
– Нет, ничего. – Лева вздохнул. Все попытки прояснить смысл загадочного «эллите» тонули в путанице однокоренных слов. Впервые лингвист столкнулся с этим сочетанием звуков неделю назад и с тех пор не продвинулся в его понимании ни на йоту. Ясно было одно – непокорное слово не индоевропейского происхождения; скорее оно укладывалось в ряд заимствований из некоего загадочного языка, соответствий которому лингвист пока не нашел.
– Полагаю, – Тауринкс поглядел на Леву с жалостью, – это потому, что у вас, ши, нет своих эллисейнов. Вы не занимаетесь эллите-диети.
– Да, но что это такое?! – взвыл лингвист, окончательно позабыв требование начальства не показывать собственного незнания ни в какой области.
Тауринкс поглядел на него как-то странно.
– Если бы вы знали, вы бы поняли, – загадочно ответил он и отвернулся, чтобы понюхать букетик.
Цветы (полевые, притащенные с Земли, в поллитровой банке вместо вазы) ему поставили на столик по строгому указанию Кобзева «обходиться как можно приветливее». Один раз. Неделю назад. Букет стоял с тех пор, даже не подвяв.
В голове у Левы закрутились смутные, не оформившиеся еще подозрения. Но прежде чем он смог сформулировать их или вернуться к словечку «ши», из-за стен палатки донесся сокрушающий рев. Так мог бы громыхать… ну, скажем, лев размером с трамвай. Лева прикинул расстояние до леса и поежился.
– Кто это ревет? – спросил он. Лицо Тауринкса отвердело.
– Драугбэрас, – ответил друид.
Лева попытался перевести про себя. Получалось что-то вроде «собачий медведь». При слове «собака» интеллигентному лингвисту представлялась соседская шавка, помесь болонки с пекинесом, а медведей он видел только в зоопарке.
48 
