2

– Раз Мотор Петрович обещает, что исправится, – сказал Спартак Маратыч, – переходим к следующему пункту заседания. Более приятному.

Серьезный, строгий, образованный, идейный, с серыми глазами, иногда похожими на два красноармейских штыка, этот человек заслуживал того, чтобы в тридцать с небольшим его называли по имени-отчеству. Два месяца назад Спартак-Маратыча избрали председателем завкома. Он тут же взялся за работу: проводил беседы с отстающими, добился повышения культуры пролетариев, построил эффективную работу по поддержке чистоты цехов и складов. Заседание новый председатель вел отлично – четко, без излишней болтовни, по-деловому. Слушать Спартака было приятно.

То, о чем сегодня будут говорить, Краслен уже примерно представлял. Вопрос с конца апреля обсуждали в комнатах жилого комбината, в цехе и в столовой.

– Речь о выполнении пятилетки, – объявил Спартак Маратыч. – Все мы знаем, что партия поставила задачу уложиться за три года. Наш завод имеет все возможности выполнить это важное задание: нет у нас ни пьяниц, ни прогульщиков, работаем сознательно, почти все выполняем больше ста процентов плана в день. Что же? Нужно только продолжать трудиться дальше? А? Работать как работали?

Молчание.

– А может быть, теперь, когда мы знаем, что вполне могли бы несколько повысить темпы производства, оставаться в рамках прежних нормативов, почивать на лаврах было бы ошибкой?

– Преступлением! – выкрикнул Люсек.

– Предлагаю, – объявил Спартак Маратыч, – встречный план! Пятилетка за два с половиной года! У кого какое мнение на этот счет, товарищи?

Рабочие смущенно посмотрели друг на друга. Поднялась рука Никифорова.

– Что ж, оно неплохо, – начал он. – Вот помнится, на стройке Красногэса… Впрочем, нет, по-моему, на Кубической централи… Словом, там ребята выполнили план на триста три процента. В годы первой пятилетки. Им тогда труднее было. Если вот Мотор еще подтянется, да Дизель Николаевич прибавит пять процентов, да Прогрессова возьмется посерьезнее, так, думаю, потянем. Я б попробовал. Хотя без обещаний… Чтоб не опозориться… Оно ведь как: не говори «гоп»…

– Ладно вам, папаша! Это старая пословица! – воскликнул Революций. – Я за встречный план! Вообще, по-моему, мы тут обленились за последнее время. Сто процентов выдаем – и ладно, и довольны! Что это такое?!

Встал Краслен:

– А что, по-моему, дело! Прав Спартак Маратыч! Вот Никифоров сказал, что, мол, не нужен встречный план, пускай без обязательств. А по-моему, очень нужен! Он нас подстегнет! Работать лучше станем, если будем знать, что обещали!

Еще несколько рабочих выступили в пользу пятилетки за два года. Кое-кто поддерживал Никифорова, прочие считали, что вернее взять побольше обязательств, чтоб лишить себя возможности не выполнить их. Только Электриса Никаноровна, столовщица, сказала:

– Раз правительство решило за три года, так и надо. Нечего выдумывать. Все сделаете за два, а потом что? Будете бездельничать?

Все над ней, конечно, посмеялись: толстая нарпитовка не шибко разбиралась в производстве и, хотя была хорошей коммунисткой, не могла понять, что инициатива пролетария – важнейший элемент народного хозяйства.

– Значит, голосуем? – предложил Спартак Маратыч.

Тут раскрылась дверь и на пороге появился сборщик Аверьянов.

– Ишь, не запылился! – фыркнул кто-то из рабочих.

– Сильно извиняюсь, – бросил сборщик, но в его так называемом извинении сквозили нотки наглости.

Начальник хмуро посмотрел на Аверьянова, самодовольно усевшегося нога на ногу в первом ряду:

– Ты совсем не уважаешь коллектива, Степан.

– Да? Это почему же?

Пролетарии зашушукались.

– Сам знаешь почему. Ты мне тут не паясничай! Смотрите-ка, нашелся, независимый какой! – вспылил Маратыч. – Может, ты при старом председателе себе так позволял на полчаса опаздывать! Но с этим я покончу!

– Ты, гляжу, себя одного уже за весь коллектив почитаешь, – бросил Аверьянов. – Не тебе меня манерам учить! Зарываешься, Маратыч…

– Я-то зарываюсь?!. Это, знаешь, ты, товарищ, зарываешься! Считаешь, что другие дожидаться тебя будут?

– Я в цеху работал. Надо было дело кончить, прежде чем сюда идти. Работа-то важнее разговоров. Или ты так не считаешь?

«Что он мелет, этот Аверьянов? – думал про себя Краслен. – Чего он добивается? Странный, подозрительный экземпляр. Я-то думал, таких больше нет в наше время».

  7