36 
— Если у тебя опять разыгрались комплексы, то заткни их, Джако! Лу устала с дороги, опять же, разность темпераментов, а не рассказывал я ей о тебе исключительно потому, что не считаю это чем-то из ряда вон выходящим.
— О, благодарю. И прошу прощения. Виновата твоя невеста. При виде такой красавицы невольно вспоминаешь о собственном уродстве.
Кьяра негромко кашлянула, и сыновья немедленно умолкли.
— Я не очень понимаю, что с вами происходит, когда вы встречаетесь, мальчики. Всему миру известно, что вы дружите и любите друг друга, но вам почему-то нравится изображать из себя идиотов. Хватит на сегодня. Альдо, иди к Лу. Если сегодня вы не в силах общаться, то отложим семейный обед на завтра. Я распоряжусь...
— Не надо, спасибо, ма. Я уверен, Лу захочется посмотреть замок, познакомиться со всеми поближе, а не откладывать это на завтра. Джако... я привез тебе кассеты, ты просил.
Юноша в кресле улыбнулся, и это была совсем другая улыбка, радостная и благодарная.
— Спасибо, оболтус! Я думал, забудешь.
— Ага, как же! Ты же со свету сживешь. Все, до ужина. Встретимся в столовой.
— Чао, женишок!
Альдо чуть ли не бегом ринулся догонять Лу. Джакомо развернул кресло и отправился в свою комнату, прижимая к груди кассеты. Кьяра Бонавенте осталась одна. Лицо ее было спокойным, на губах играла легкая улыбка. Потом она покачала головой, вздохнула и бесшумно удалилась в глубину анфилады.
Альдо несся по коридорам родного дома, ощущая себя бледным подобием средневекового рыцаря. Его дама нуждалась в поддержке, это несомненно. Правда, уволок ее вовсе не огнедышащий дракон, и даже не орда сарацинов, но в известном смысле сарацины были бы лучше. Сарацины - сильные, молчаливые ребята. Они перекидывают пленниц через седло и увозят в плен. Они не трещат без умолку и не задают неудобных вопросов. Они не выспрашивают, когда прекрасная дама познакомилась со своим рыцарем и почему ей пришло в голову связать с ним свою жизнь. Сарацинов можно изрубить мечом и затоптать конем, в то время как сестры Бонавенте способны насмерть уболтать целый табун диких коней, а мечом их рубить вообще опасно для жизни. И неприлично.
Кроме того, Альдо крайне тревожили обстоятельства их с Лу прибытия в замок. Мама ангел, это всем известно, но некоторым известно так же и то, что у мамы острый глаз хирургической сестры и ум иезуита. Мама способна почувствовать фальшь еще до того, как исполнитель возьмет неверную ноту. Почему мама спросила, не испугана ли Лу? Почему настаивала на ответе? В том, что папа посвятил ее во все обстоятельства скоропалительного сватовства Альдо, последний не сомневался. Значит, теперь мама подозревает подвох?
И наконец, самое главное и самое непонятное: где папа?! Где этот феодал и самодур? Уж он-то должен был самым первым встретить потенциальную невестку, не дать ей времени опомниться, посмотреть на нее своим орлиным взором, смутить, очаровать - а затем ошарашить неожиданными вопросами. И вот вам: «папа там, где ему нравится и хочется быть»! Альдо едва не застонал. С точки зрения юриспруденции он был практически чист. Синьор Бергоми не выдаст их и под пыткой, а скоропалительный брак уголовно ненаказуем. Дело не в том, что Альдо повесят на крепостных стенах, когда обман раскроется, вовсе нет.
И не в том, как подумают пошлые люди, что Альдо лишится лакомого куска ценой в десять миллионов долларов.
Дело в том, что ему будет стыдно. Невыносимо стыдно. До смерти стыдно. Он уже никогда не сможет смотреть в глаза своему отцу. Ему придется избегать общества матери. Сократить свои визиты в Корильяно.
Джакомо укоризненно вздохнет и пожмет плечами. Скажет, что не сомневался в том, что Альдо балбес. Сестры... эти будут кудахтать и изводить его дурацкими речами о том, что он хочет сжить всех со свету своими выходками.
И снова, как всегда, Альдо Бонавенте не сможет объяснить ни одной живой душе на свете, что всю эту дурацкую историю он затеял только из любви к своим близким!
Он ворвался в комнату, отведенную Лу, даже забыв постучать, и замер на пороге с открытым ртом. После небольшой паузы раздался дружный вопль, после чего часть присутствующих стала хохотать, а часть — громко возмущаться.
Нахалка Лу Джонс вовсе не нуждалась в его помощи. Она стояла в одних трусиках и лифчике перед большим зеркалом, а Донателла, младшая из сестер, держала перед ней нечто воздушно-бело-гипюровое, кружевное и невесомое, пенящееся кружевами и поблескивающее жемчугами. Клаудиа немедленно загородила девушку собой, Анита принялась причитать, а Луиза обличающе простерла вперед руку.
36 
