Особенно,... 
27 
Все это отпечаталось в памяти Любы в один миг. Одного взгляда вполне хватило, чтобы насмерть перепугаться.
Не разбирая дороги, визжа, то и дело вляпываясь в паутину и уронив фонарик, Люба кинулась бежать.
«Покойники! Призраки! Ужас! Бесконечный коридор! Не выбраться! А-а-а! Никогда, никогда больше!!! Что это? Опять дверь! Заперто, не выйти! Выломать, толкать! Ой-ей-ей!»
Дверь поддалась от малейшего усилия. Неожиданный свет кольнул глаза.
Когда они привыкли к освещению, Люба поняла, что страшное уже позади. Часы показывали, что исследование туннеля заняло всего десять минут. Отсутствие окон, облезлые стены и трубы свидетельствовали о том, что Люба – в подвале какого-то здания.
Кроме Багрянцевой, тут никого не было. Отдышавшись, она принялась пробираться через нагромождение ящиков и странных, порою весьма некрасивых скульптур к лестнице наверх.
Очень скоро Люба оказалась в каком-то коридоре. Унылые крашеные стены, ряд дверей подсказывали, что тут люди не живут, а работают.
Из-за дверей слышались голоса: в основном молодые. Обстановка весьма смахивала на школу. Это и придало Любе смелости. Она приблизилась к одной двери, чуть приоткрыла, ничего не разглядела через щель и распахнула полностью.
В ту же секунду раздались крики ужаса.
Мальчишки повыскакивали из-за мольбертов, девочки, визжа, попрятались от Любы за ними. По полу загремели кисти, палитры, карандаши. А впереди всей группы, возле стола с натюрмортом, в страхе заголосила учительница.
Подхваченная общей паникой, пускай и вызванной самой Багрянцевой, она кинулась обратно к лестнице, в подвал, а там – через туннель, мимо ужасного покойника в яме, через дверь, запнувшись о фонарик, вверх, вверх, вверх…
Пока не оказалась в школе, в кабинете французского.
Ставя на место подставку с магнитофоном и маскируя все следы своей деятельности, Люба уже почти не верила, что все описанное произошло с ней. Покойник, подземелье, двери, орущие художники – не сон ли это был? Но вся последовательность событий, вид мумии, запах сырости и чернота подкопа слишком крепко засели в голове Багрянцевой, чтоб усомниться в их реальности.
А подтверждение тому, что эпизод с художниками не привиделся ей, Люба получила, едва покинув кабинет.
Увидев ее, кучка малышей бросилась врассыпную. Охранник выпучил глаза. Уборщица взвизгнула. Какой-то парень дико уставился на нее, а потом разразился долгим, нервным смехом.
К счастью, в коридоре было зеркало. Глянув сама на себя, Люба отшатнулась. Лицо, руки, одежда – в жирной грязи туннеля, в черной подвальной пыли, в пятнах ржавчины. Клочья паутины на волосах. Хоть сейчас в кино сниматься, в фильме ужасов.
Люба добежала до туалета и долго-долго пыталась отчиститься.
Потом как бы случайно «потеряла» ключ от кабинета там, где его наверняка найдут. Наконец окольными путями выбралась из школы и, чтобы не позориться, как вор прокралась к дому.
Дома, отмывшись, она первым делом, пока не было родителей, открыла книгу «История Елизаветинска», купленную десять дней назад и восхитительно пахнущую типографской краской. В разделе по девятнадцатому веку она почти сразу отыскала строки о П.П. Левкоеве.
«Стоит упомянуть еще об одной примечательной фигуре времен Николая II. Петр Петрович Левкоев, некогда купец по первому разряду, стал одним из зачинателей местной шерстяной промышленности. К 1905 году его шерстопрядильная фабрика уже насчитывала 800 рабочих и приносила годовой доход, достаточный для содержания штата прислуги в 20 человек, кареты, 8 лошадей, устройства пышных приёмов несколько раз в год, а потом и приобретения автомобиля – диковинки по тем временам. Как же печально сознавать, что эти ростки процветающего рынка были так грубо задушены большевистской нечистью! К сожалению, личная жизнь Петра Петровича складывалась не очень удачно. Известно, что с женой у него были весьма натянутые отношения, а детей не имелось вовсе. Возможно, на почве этой личной трагедии промышленник и заразился ядом революционного прожектёрства. Историками точно не доказано, но есть предположения, что он спонсировал банду, в советской литературе именуемую „кружком Морщихина“. Но даже если и так, пришедшие к власти плебейские орды не пощадили бывшего купца, не простили ему его происхождения и честно заработанных денег. В одну из ночей декабря 1918 года его пришли арестовывать. Как Петр Петрович сумел скрыться – неизвестно. Отряд чекистов даже умудрился понести потери при невыясненных обстоятельствах. Левкоевскую фабрику, конечно, национализировали, а о самом промышленнике не было больше никаких вестей: он словно испарился. Сейчас в его доме, спроектированном архитектором Ванюшиным, находится детская художественная школа».
27 
