Она задирает подбородок.
— Посмотрим! На самом деле мне все равно.
Но она хочет, очень. Просто ей трудно признаться в этом.
— Тебе следует быть честной, Люси, — говорю я, — у тебя значительный прогресс. Во время вашего первого с Зои занятия ты не могла дождаться, когда вырвешься из этого кабинета, а посмотри на себя сейчас. Ты злишься, что она отменила занятие.
Люси сверкает глазами, и мне кажется, что сейчас она пошлет меня куда-нибудь в анатомически непроходимое место, но она только пожимает плечами.
— Она зацепила меня. Но… в хорошем смысле. Сродни тому, как стоишь на берегу океана и кажется, что ты управляешь ситуацией, но когда в очередной раз опускаешь глаза, то замечаешь, что стоишь уже по колено в воде. И прежде чем ты начинаешь бить тревогу, понимаешь, что на самом деле не прочь поплавать.
Моя рука под столом снова прижалась к животу. Наш ребенок будет размером со сливу, нектарин, танжело. Самый сладкий плод. Неожиданно мне захотелось услышать голос Зои, которая в тысячный раз спрашивает, можно ли утилизировать упаковки от йогурта, брала ли я на прошлой неделе ее голубую блузку, отдала ли ее в чистку. Я хочу провести с ней десять тысяч обычных дней; я хочу этого ребенка как доказательство того, что мы любили друг друга настолько сильно, что случилось чудо.
— Да, — соглашаюсь я. — Она именно такая.
Анжела Моретти обещала позвонить, когда будут новости, но мы не ожидали, что это случится так скоро. Она сказала, что на этот раз хотела бы сама приехать к нам, поэтому мы с Зои приготовили овощную лазанью и открыли вино еще до приезда Анжелы — исключительно на нервной почве.
— А если она не любит лазанью? — спрашивала Зои, перемешивая салат.
— С итальянской фамилией Моретти?
— Это ничего не значит.
— А разве кто-то не любит лазанью? — удивляюсь я.
— Не знаю. Многие.
— Зои, любит она макароны или нет, на исход дела это никак не повлияет.
Она поворачивается, скрестив руки.
— Не нравится мне все это. Если бы речь шла о пустяке, она бы просто сказала по телефону.
— А может, она узнала, что ты готовишь чертовски вкусную лазанью.
Зои роняет щипцы, которыми перемешивает салат.
— Нервы ни к черту, — говорит она. — Не могу это вынести.
— Сначала будет намного хуже, прежде чем забрезжит свет.
Она бросается ко мне в объятия, и целую минуту мы просто обнимаем друг друга, стоя в кухне.
— Сегодня в доме престарелых во время группового сеанса мы звонили в колокольчики, а миссис Гривс встала, пошла в туалет и забыла вернуться, — рассказывает Зои. — Она была нотой фа. Ты даже не представляешь, насколько трудно играть «О благодать!» без ноты фа!
— И куда она пошла?
— Персонал приюта обнаружил ее в гараже. Она сидела в грузовике, который возил стариков по четвергам в бакалейный магазин. Колокольчик они обнаружили в печке примерно через час.
— В работающей?
— Машине? — уточняет Зои.
— Печке.
— Слава богу, нет.
— Мораль сей истории такова: возможно, нам с тобой придется пережить тяжелый судебный процесс, но свои колокольчики мы не потеряли.
Я чувствую, как она улыбается мне в ключицу.
— Я знала, что ты знаешь, как утешить, — говорит Зои.
У входной двери раздается стук. Не успеваю я открыть, как Анжела начинает тараторить:
— Знаешь, что общего между Уэйдом Престоном и донором спермы? Один из трех миллионов шансов стать человеком. — Она протягивает толстую пачку бумаг. — Тайна раскрыта. Теперь нам известно, как Макс собирается поступить с эмбрионами: подарить их брату!
— Что? — Это голос Зои, но он звучит как удар.
— Я не понимаю. — Я листаю документы, но они изобилуют юридической терминологией. — Он не может их просто подарить!
— Он абсолютно уверен, что стоит попробовать, — отвечает Анжела. — Сегодня я получила ходатайство от Бена Бенджамина, местного адвоката, который работает в паре с Уэйдом Престоном. Он хочет привлечь Рейда и Лидди Бакстер в качестве соистцов. Макс присоединяется к этому ходатайству и называет своего брата и невестку будущими реципиентами этих эмбрионов. — Анжела хмыкает. — Угадайте с десяти раз, кто оплачивает толстые счета Уэйда!
— Значит, они просто покупают эмбрионы?
— Они в этом никогда не признаются, но, в сущности, именно это они и делают. Рейд с Лидди оплачивают судебные издержки, они позиционируют себя потенциальными родителями — одним махом Уэйд получает свой гонорар и традиционную христианскую пару, чтобы размахивать ею, как знаменем, перед судьей О’Нилом.