Она ведет меня к заснеженному полю для гольфа — любимое место здешних ребятишек, которые тянут на горку надутые автомобильные камеры, а потом хватают друг друга за ноги и за руки и съезжают вниз, сцепившись, словно атомы гигантской молекулы. Зои опускает окно, чтобы можно было расслышать их голоса:
— Чувак, это было круто!.. Ты чуть в дерево не врезался!.. Ты видел, сколько воздуха вышло, когда я прыгнул? В следующий раз я поеду первым!
— Помнишь, — спрашиваю я, — те времена, когда самым страшным днем в твоей жизни был день, когда на обед в столовой давали мясной рулет?
— А каково было проснуться и увидеть, что выпал снег?
— Если честно, — признаюсь я, — меня до сих пор не перестает это удивлять.
Зои наблюдает за бегущими друг за другом детьми.
— Когда я лежала в больнице, мне приснилась маленькая девочка. Мы катались на санках, и я держала ее перед собой. Она впервые села на санки. Сон был таким реальным. Я хочу сказать, что у меня слезились глаза из-за ветра, мороз кусал за щеки, а эта малышка… Я чувствовала запах шампуня от ее волос, как стучит ее сердечко…
Значит, вот почему она привезла меня на горку. Вот почему не сводит глаз с ребятни, как будто позже ей устроят проверку, запомнила ли она черты их лиц.
— Я так думаю, девочка тебе не знакома?
— Нет. И теперь я с ней никогда не познакомлюсь.
— Зои…
Я кладу руку ей на плечо.
— Я всегда мечтала стать матерью, — говорит она. — Наверное, потому, что мне хотелось читать на ночь сказки, слышать, как мой ребенок поет в школьном хоре, выбирать ей платье на выпускной, — ну, понимаешь, те мелочи, которые, я помню, делали счастливой мою маму. Но в действительности истинной причиной оказался эгоизм. Я хотела, чтобы рядом был человек, который, когда вырастет, стал бы мне опорой, понимаешь? — спрашивает она. — Который бы звонил каждый день и справлялся о моем здоровье. Который бы среди ночи побежал в аптеку, если я заболею. Который скучал бы, когда меня нет рядом. Который несмотря ни на что любил бы меня.
Я могла бы стать этим человеком.
Меня словно обухом по голове ударило от осознания того, что — по крайней мере, с моей стороны — то, что я назвала дружбой, переросло в нечто большее. Понимание того, что я хочу от Зои того, чего никогда не получу.
Такое уже случалось со мной и раньше, поэтому я знаю, как поступить, как притворяться. В конце концов, лучше довольствоваться всего лишь дружбой, чем остаться вообще без ничего.
Поэтому я отстраняюсь от Зои, моя рука сползает с ее плеча, я намеренно отодвигаюсь подальше.
— Что ж, — выдавливаю я улыбку, — похоже, навязалась я на твою голову…
Фонограмма 1 «Ты дома» Фонограмма 2 «Дом на улице Надежды» Фонограмма 3 «Бегущая от любви» • Фонограмма 4 «Последняя» Фонограмма 5 «Выходи за меня замуж» Фонограмма 6 «Вера» Фонограмма 7 «Русалка» Фонограмма 8 «Обычная жизнь» Фонограмма 9 «Там, где ты» Фонограмма 10 «Песня Самми»
Зои
Впервые я крепко подружилась с девочкой, потому что та обитала по соседству. Элли жила в доме напротив, который всегда выглядел немного обветшалым из-за покосившихся световых приямков и старых досок, которыми он был обшит. Ее мама тоже воспитывала одна, как и меня, хотя она сама, а не судьба, сделала свой выбор. Она работала в страховой компании и на работу носила обувь на низком каблуке и свободного покроя костюмы, но я помню, как, отправляясь по выходным на танцы, она клеила длиннущие накладные ресницы и начесывала волосы.
Я была полной противоположностью Элли, которая уже к одиннадцати годам превратилась в сногсшибательную девушку с золотистыми локонами и длинными стройными ногами, которые покрывал несмывающийся летний загар. В ее комнате всегда царил беспорядок, и, чтобы присесть на кровать, приходилось перекладывать кипы одежды, книг и плюшевых игрушек на пол. Она не видела ничего зазорного в том, чтобы забраться к маме в шкаф и «одолжить» у нее наряд или флакончик духов. Она читала только журналы и никогда не интересовалась книгами.
Но нас с Элли объединяло одно: у нас единственных из всего класса не было отцов. Даже дети, чьи родители находились в разводе, виделись с отцом или матерью по выходным или на праздники, но только не мы с Элли. Я, по понятным причинам, просто не могла видеть папу. А Элли своего даже не знала. Ее мама называла его не иначе как «единственный», и в ее голосе слышалось такое благоговение, что мне почему-то казалось, что он, скорее всего, умер совсем молодым, как и мой отец. Много лет спустя я узнала, что все обстояло совершенно иначе: «единственный» оказался женатым человеком, который постоянно изменял своей жене, но не решался с ней развестись.