Последние отзывы

  39  

Жилю не повезло, как назло мимо него не проехало на одной повозки. Солнце стояло в самом зените, оно нещадно палило и, лже-монах не выдержав жары, снял капюшон. Он отёр рукавом рясы пот, струившийся со лба, и проворчал:

– Тяжело быть странствующим монахом… Уж лучше состоять слугой, при своём господине. И сытно и спокойно… Как там сиятельный граф? Ведь он ничего не знает, что случилось с мальчиком… Господи, как он перенесёт тягостное известие?.. – Жиль остановился, отдышался и продолжил свой путь, рассуждая:

«Пусть я поклялся на распятии… Ничто не заставит меня отречься от моего господина… Даже кара Господня… Путь Бог покарает меня и лишит жизни, одно утешение – умру в Аржиньи…»

С такими мыслями Жиль шёл по дороге, петляющей среди полей.

За спиной послышался стук копыт, Жиль оглянулся в надежде увидеть повозку, но, увы, из-за поворота появились два всадника.

Всадники поравнялись со странником, натянули поводья, лошади остановилась.

– Монах, скажи мне: далеко ли до владений сиятельного графа Аржиньи? – спросил один из них, по виду состоятельный господин.

Жиль не поверил своей удаче и мысленно возблагодарил Господа.

– Думаю, не менее десяти лье. Я тоже направляюсь в Аржиньи… – признался он в надежде, что один из всадников подвезёт его на крупе своей лошади.

Богатый всадник внимательно воззрился на Жиля.

– К какому ордену принадлежишь, монах? – резко спросил он.

Жиль растерялся но, в конце концов, произнёс:

– К ордену Валломброза…

Всадник громко рассмеялся.

– Если ты – валломброзанец, то я – Папа Римский!

Жиль побледнел, как полотно.

– Я… я должен попасть в Аржиньи, к своему господину… – пролепетал он.

Всадник оживился.

– Ах, вот как?! Граф д’Аржиньи – твой хозяин!

– Да, да, да! – торопливо подтвердил Жиль. – Я служу ему верой и правдой вот уже много лет!

Всадник ещё раз смерил взором несчастного, грязного, потного лже-монаха и сказал:

– Садись позади моего слуги! У него отличная выносливая лошадь, вполне выдержит двоих человек.

Жиль не заставил повторять приглашение дважды и тотчас забрался на лошадь.

«Странный монах… Похож на незадачливого шпиона…» – подумал всадник и продолжил свой путь.

* * *

К вечеру всадники благополучно добрались до замка Аржиньи. Граф, утомлённый строительными заботами, предавался отдыху, расположившись в библиотеке с кубком вина. Для духовной пищи он извлёк один из фолиантов, пылившийся на многочисленных полках.

Не успел он насладиться вином и чтением, как в библиотеку вошёл мажордом и доложил:

– Ваше сиятельство, прибыли три всадника, причём на двух лошадях. Один из них представился секретарём Валери Сконци, другой же – грязный монах уж очень похож на нашего Жиля…

Шарль замер от удивления. Затем воскликнул:

– Жиль! Он вернулся! Что-то случилось!

Граф бросился во внутренний двор замка, и устремился к монаху, даже не удостоив вниманием всадника, представившегося секретарём ныне покойного Сконци, и склонившегося в почтительном поклоне.

– Жиль! Почему ты здесь?! – недоумевал граф.

Секретарь Сконци, понимая, что этот грязный монах, которого он подобрал по дороге, не так уж и прост, как кажется, решил занять выжидательную позицию.

– Ах, ваше сиятельство, горе-то какое… – жалобно протянул Жиль и расплакался.

– Говори, не медли! – приказал граф, теряя терпение.

– Гилермо убит… Белуччи и ваш сын пропали… Ничего толком не известно… С меня взяли клятву молчания и отправили в странноприимный дом прислуживать паломникам… – сбивчиво рассказывал Жиль.

Шарль почувствовал, как леденящий холод сковывает его тело.

– Сконци… Сконци был прав… – пробормотал он.

– Монсеньор! – наконец, произнёс молодой человек, прибывший в замок в сопровождении слуги. Граф невольно обернулся и воззрился на него бессмысленным взором. – Позвольте представиться: я – Альбано, секретарь Валери Сконци, увы, ныне покойного. Я получил печальное известие, отправленное из Валанса, по всей вероятности тем самым Белуччи, о котором идёт речь.

Граф сморгнул.

– И что же? – в недоумении спросил он.

– Монсеньор, теперь я полностью в вашем распоряжении, пока капитул не изберёт нового главу ордена. Ибо Сконци именно вам передал свою печать, символ орденской власти.

Сражённый страшным известием о сыне, а затем и словами молодого иезуита, граф растерянно воззрился на правую руку, которую украшал перстень бывшего генерала.

  39