— Вы ожидали, что семнадцатого ноября Эмили приедет за часами?
— Конечно.
— Она приехала?
— Нет.
— Вы узнали почему?
Донна Дибоннало печально кивнула.
— Она умерла за неделю до этого.
Джордан еще минуту посидел и начал перекрестный допрос свидетеля. Из нее мало что можно было выжать.
Он медленно встал, колени хрустнули.
— Мисс Дибоннало, — учтиво начал он, — когда Эмили Голд сделала заказ?
— Двадцать пятого августа.
— Вы тогда впервые ее увидели?
— Нет. За неделю до этого она уже заходила прицениться.
— Она заплатила за заказ?
— Да, сразу всю сумму.
— Какой она показалась вам при встрече в августе? Счастливой? Веселой?
— Разумеется. Она очень радовалась, что нашла в подарок часы.
— Когда пришел заказ, мисс Дибоннало?
— Семнадцатого ноября. — Она улыбнулась. — Без накладок.
«Это еще как посмотреть», — подумал Джордан, но вежливо улыбнулся в ответ.
— А когда вы позвонили Голдам?
— Первый раз — семнадцатого ноября.
— Значит, между двадцать пятым августа и ноябрем вы с Эмили не общались?
— Нет.
— Когда вы позвонили Голдам, то что услышали в ответ?
— Откровенно говоря, ее мать мне нахамила!
Джордан сочувственно кивнул.
— Сколько раз вы звонили?
— Три, — хмыкнула Донна.
— На третий раз вы наконец рассказали миссис Голд о часах?
— Да, после того как она сообщила мне, что ее дочь умерла. Я была поражена.
— Значит, в августе Эмили выглядела абсолютно счастливой… и вы не контактировали с ней до ноября, когда, собственно, и узнали, что она умерла?
— Да, — подтвердила Донна.
Джордан засунул руки в карманы. Перекрестный допрос выглядел бессмысленным, но ему лучше знать. Он использует показания продавщицы в своей заключительной речи, чтобы указать на то, что за три месяца до смерти Эмили и не думала о самоубийстве. В действительности мысль покончить с собой могла прийти совершенно неожиданно, чем и можно объяснить тот факт, что ни учителя Эмили, ни ее подруги — даже собственная мать! — ничего не заметили.
— У меня вопросов больше нет, — сказал Джордан и занял свое место.
Поскольку у судьи Пакетта был назначен визит к стоматологу, судебное заседание закончилось в начале третьего. Присяжных увели, напомнив о том, что они ни с кем не имеют право обсуждать это дело. Свидетелям, которых еще не вызывали, было велено явиться завтра к девяти часам. На Криса опять надели наручники и отвели в кабинет шерифа в цокольном этаже здания суда.
Джеймс встретился с Гас в вестибюле. Он знал, что по закону не должен обсуждать с женой то, что услышал сегодня в зале суда. Но он также понимал, что ничто не удержит Гас — даже такая безделица, как система правосудия! — от попытки узнать, как продвигается судебное разбирательство. Поэтому он удивился, когда она пошла рядом с ним, погруженная в собственные мысли и необычно молчаливая.
На улице шел дождь.
— Я подгоню машину, — сказал Джеймс, взглянув на высокие каблуки жены. — Жди здесь.
Она кивнула и осталась стоять, прижав ладони к стеклянной входной двери и глядя, как Джеймс перепрыгивает через лужи. Почувствовав чью-то руку, Гас резко обернулась.
— Привет! — поздоровался Майкл.
От его прикосновения ее кожа стала покалывать, в то же время ей захотелось отдернуть руку.
Она выдавила из себя улыбку.
— Ты выглядишь так же паршиво, как я себя чувствую.
— Большое спасибо.
Гас наблюдала, как Джеймс отпирает дверцу машины.
— Я видела вас с Мэлани.
Они сидели в коридоре, как и она, ожидая своей очереди, через несколько мест от нее.
Майкл положил свою руку на стекло рядом с рукой Гас.
— Тяжело, правда? Когда пытаешься представить, что там происходит внутри…
Гас промолчала. На стоянке их машина сдвинулась с места.
— Давай завтра ждать вместе, — предложил он.
Она не смогла посмотреть ему в глаза.
— Мне пора, — произнесла она и выбежала под холодный дождь.
Селена поспешила внутрь, пока Джордан стряхивал капли с одного зонтика на двоих.
— Нужно было покупать зонтик побольше, — засмеялась она, ее волосы промокли под дождем.
— Нужно было искать детектива поминиатюрнее, — возразил Джордан, улыбаясь Селене. — Я много лет искал зонтик, который бы мне понравился.
Из маленькой прихожей они направились в гостиную, где их уже ждал, скрестив руки, Томас.