— Сейчас я недопонял. Кто такая Мэри Кассат? — решил уточнить Джордан.
— Известная американская художница-импрессионист девятнадцатого века. Она часто использовала в качестве сюжетов для своих картин матерей и детей. Эмили поступала так же и частенько демонстрировала такое же, как и Кассат, внимание к деталям и передаче эмоций.
— Благодарю вас, — произнес Джордан. — Следовательно, талант Эмили развивался от года к году?
— По правде говоря, да. Даже в начальных ее работах был виден немалый потенциал. А примерно с десятого по двенадцатый классы я стала замечать, что она не просто передает свое впечатление о предмете, а пытается раскрыть на картине его истинную суть.Такое редко встретишь у художника-любителя, мистер Макфи. Это некое мерило изысканности.
— Вы заметили какие-либо изменения в манере письма Эмили?
— Откровенно признаться, да. Осенью она работала над картиной, которая коренным образом отличалась от ее обычных работ и по-настоящему меня удивила.
Джордан достал последнюю картину, которая была включена в дело в качестве улики. Череп произвольной формы, с грозовыми тучами вместо глазниц и вывалившимся языком. Присяжные уставились на картину. Одна женщина прикрыла ладонью рот и прошептала: «Боже!»
— Именно так я и подумала, — кивнула в сторону присяжной Ким Кенли. — Как видите, здесь реализмом уже и не пахнет. Настоящий сюр.
— Сюр? — повторил Джордан. — Не могли бы вы объяснить значение этого слова?
— Все видели картины в стиле сюрреализма. Дали, Магритт… — Заметив непонимающий взгляд Джордана, она вздохнула. — Дали. Художник, который написал мягкие часы.
— Понятно.
Он быстрым взглядом окинул присяжных. Как и любая группа людей, выбранная наугад в округе Графтон, они представляли собой единство противоположностей. Профессор экономики из Дартмута сидел рядом с мужчиной, который (Джордан готов был поспорить) никогда не покидал свою ферму в Оксфорде. Профессор из Дартмута явно скучал — по-видимому, изначально знал, кто такой Дали. Фермер что-то записывал в своем блокноте.
— Мисс Кенли, когда Эмили это нарисовала?
— Она начала в конце сентября. Работа еще не было закончена, когда она… умерла.
— Не закончена. Но она подписана.
— Да. — Учительница живописи нахмурилась. — И название есть. По всей видимости, Эмили считала, что вот-вот ее закончит.
— Вы не могли бы сказать, как Эмили назвала картину?
Длинный красный ноготь Ким Кенли навис над линией черепа, опустился к широкому языку, проглядывающим в глазницах облакам и указал на слово рядом с подписью автора.
— Вот название, — сказала она. — «Автопортрет».
Минуту Барри Делани, подперев кулаком подбородок, пристально разглядывала картину. Потом вздохнула и встала.
— Я не очень-то понимаю, что тут нарисовано, — призналась она Ким Кенли. — А вы?
— Я не специалист… — начала Ким.
— Нет? — вмешалась Барри. — Но остальные уверены, что защита нашла настоящего специалиста. Интересно, вы как учитель Эмили задавали ей вопрос, почему она нарисовала такую… тревожную картину?
— Я отметила, что эта работа в корне отличается от ее обычных картин. Эмили ответила, что тогда ей хотелось изобразить именно это.
Барри принялась расхаживать перед свидетельской трибуной.
— Для художников необычно пробовать различные стили, техники?
— Не такая уж это редкость.
— Эмили пыталась заниматься скульптурой?
— Один раз, недолго, в десятом классе.
— Гончарным ремеслом?
— Немного.
Барри ободряюще кивнула.
— А акварель?
— Да. Но Эмили предпочитала масло.
— Но время от времени Эмили писала картины в не свойственной ей манере?
— Разумеется.
Барри медленно подошла к картине с черепом.
— Мисс Кенли, когда Эмили впервые попробовала писать акварелью, вы заметили какие-либо изменения в ее поведении?
— Нет.
— Когда занялась скульптурой, вы заметили какие-либо изменения в ее поведении?
— Нет.
Барри подняла портрет с черепом.
— Мисс Кенли, когда Эмили писала эту картину, она вела себя как-то необычно? Вы что-то заметили?
— Нет.
— Больше вопросов не имею, — закончила допрос Барри и положила картину на столик для улик лицом вниз.
В коридоре здания суда стоял длинный ряд стульев, которые были поставлены таким образом, как будто связывали два зала судебных заседаний. В любой день на стульях теснились спешащие адвокаты, люди, ждущие предъявления обвинения, свидетели, которым было запрещено разговаривать друг с другом. В течение двух предыдущих дней Майкл сидел в конце коридора рядом с Мэлани. В противоположном сидела Гас. Но сегодня впервые Мэлани было разрешено присутствовать в зале суда, поскольку показания она уже дала. Гас заняла свое обычное место, отчаянно пытаясь делать вид, что читает газету и не замечает, как в здание суда вошел Майкл.