54 
Крис взглянул на кучу увядающих цветов, на место поклонения, которое возвели для Эм. Он без труда мог представить, как она сидит рядом с ним в задних рядах, фыркает при виде такого убогого спектакля и постоянно смотрит на часы, чтобы узнать, сколько осталось до звонка.
— Она бы хотела сказать… — повторил Крис.
Позже он так и не смог объяснить, откуда что взялось. Но внезапно излишек сдерживаемых в душе эмоций, которые он не выказывал с тех пор, как по велению отца вернулся в школу, начал сочиться сквозь дыру в его сердце. Из-за запаха гниющих цветов в свете прожекторов, из-за этой кричаще яркой фотографии, из-за сотни лиц, ждущих, чтобы он — именно он! — дал ответ на их вопрос, Крис засмеялся.
Сперва смех был приглушенный, потом перешел в хохот — грубый и мерзкий, как отрыжка. Он продолжал смеяться в гробовой тишине. Смеяться сильно, до слез.
Из носа потекли сопли, глаза затуманились настолько, что он не видел перед собой микрофона. Крис оттолкнул стойку и направился к ступеням на краю сцены. Он бежал по длинному пролету между кресел, пока не выскочил через двойные двери в пустынный школьный коридор. Он припустил в сторону раздевалок спортзала.
Там никого не было, все находились в зале. Он в мгновение ока переоделся в купальный костюм, оставив одежду на цементном полу, и вышел в двери, ведущие прямо к бассейну. Он подумал, что гладкая голубая поверхность воды напоминает стекло. Представил, как эта гладь разбивается вдребезги и разрезает его, когда он ныряет в глубину.
Он почувствовал острую боль в том месте, где затягивалась на голове рана, — лишь вчера сняли швы. Но вода была такой же знакомой, как любимая женщина: в ее просторных объятиях Крис не слышал ничего, кроме биения собственного сердца и пульсирующего звука, издаваемого насосом обогревателя. Он поплыл под водой, время от времени глядя вверх на места на открытой трибуне и лампы дневного света. Потом медленно, осторожно выдул носом и ртом пузыри, истощив все свои запасы кислорода и чувствуя, что начинает мучительно, сантиметр за сантиметром, тонуть.
— Послушайте… — На этот раз голос звучал уже более неприязненно. — Здесь живет Эмили или нет?
Пальцы Мэлани сжали телефонную трубку так сильно, что костяшки побелели.
— Нет, — ответила она. — Не живет.
— Это номер 654-43-09?
— Да.
— Вы уверены?
Мэлани уперлась головой в холодную дверь буфетной.
— Не звоните больше. Оставьте меня в покое, — велела она.
— Послушайте, — сказали на том конце трубки. — У меня есть кое-что для Эмили. Не могли бы просто передать мои слова, когда увидите ее?
Мэлани подняла голову.
— Что у вас есть? — спросила она.
— Просто передайте ей это, — ответил голос. Трубку повесили.
Доктор Фейнштейн открыл дверь смежного кабинета и нахмурился.
— Крис, — стал увещевать он, — нельзя вот так врываться, понимаешь? Если у тебя проблемы, просто позвони. Я свободен только потому, что еще один мой пациент заболел.
Крис и слушать не стал. Он проскочил мимо психиатра прямо в кабинет.
— Я не собирался этого делать, — прошептал он.
— Прошу прощения?
Крис поднял искаженное болью лицо.
— Я не собирался этого делать.
Доктор Фейнштейн закрыл дверь кабинета и сел напротив Криса.
— Ты расстроен, — сказал он. — Подожди минутку, успокойся. — Он терпеливо ждал, пока Крис сделает несколько глубоких вздохов и сядет в кресле прямо. — А теперь, — удовлетворенно произнес врач, — расскажи, что произошло.
— Сегодня в школе устроили день памяти Эмили. — Крис тыльной стороной ладоней потер глаза: смесь скорби и остатков хлорки вызвала сильную боль. — Полная чушь… все эти цветы и… тому подобное.
— Ты поэтому расстроился?
— Нет, — ответил Крис. — Меня заставили выйти на сцену и… ну, вы понимаете… выступить. Все смотрели на меня так, как будто именно я точно знал, что нужно сказать и сделать. Я был там и хотел сделать то, что сделала Эмили, — значит, должен суметь объяснить, что толкнуло нас на самоубийство. — Он фыркнул. — Как на чертовых сборах анонимных алкоголиков. «Привет, меня зовут Крис, я хотел покончить жизнь самоубийством».
— Вероятно, таким способом они пытались донести до тебя, что ты им небезразличен.
— Ага! — хмыкнул Крис. — Большинство школьников на вечере памяти бросались бумажными шариками.
— Что еще произошло?
54 
