.
Очередная сказка о Золушке 
18 
— Да ничего. Просто мы с вами находимся на земле помещика Соболева…
— И что? — перебил англичанин.
— У вас потрясающее самообладание, — констатировала незнакомка. — Признайтесь мне: за кем вы следите?
Треверс понял, что крестьянка вовсе таковой не является: чего она хочет? Он решительно направился к уже просохшему плащу и попытался поднять его. Но, увы, не успел.
Таинственная незнакомка прыгнула на него, словно тигрица, и вмяла своими формами прямо в сено.
— Су… сударыня… Что с вами? Встаньте…
Но незнакомка и не собиралась вставать.
— О! Как я люблю англичан! Вы такие сильные и выносливые! Возьми меня, мой Ланселот! — взмолилась она.
Мистер Треверс растерялся, но женщина так страстно впилась ему в губы, что… он и вовсе забыл, зачем забрался в амбар.
* * *
Дуняша, прислуга Анны Петровны, шла по двору, она торопилась занести в дом небольшой бочонок грибов, что хранился в отдельном погребе. Дождь уже заканчивался, но утоптанная лошадьми и домочадцами земля все равно была сырой. Девушка только сегодня надела новое ситцевое платье и теперь сокрушалась: подол точно испачкается — какая досада!
Неожиданно она услышала странные звуки, доносящиеся из амбара. Она подошла ближе и прислушалась.
— Господи помилуй! Убивают жертву невинную! Ой как кричит! — Она опрометью бросилась в дом, едва не выронив бочонок. — Василий Иванович! — позвала она дворецкого.
Тот услышал и недовольно откликнулся:
— Чего тебе, девка? Зачем шумишь? Барский покой нарушаешь!
— Скорее — убивают в амбаре! А то и наш покой будет нарушен, вот нагрянут полицейские с урядником!
— Чего ты болтаешь, дуреха?!
— Вот тебе крест? — Дуняша перекрестилась. — Женщину то ли душат, то ли режут!
От таких слов у дворецкого все похолодело в груди. Он кликнул мужиков, чтобы вооружились топорами да вилами, сам же взял пистолет и велел окружить амбар, откуда доносились странные звуки:
— Ох! Ах! Не могу больше! Растерзай меня! — восклицал женский голос. — Сделай мне больно! Это мне нравится!
У дворецкого округлились глаза, голос женщины был ему явно незнаком.
— О, моя Гвиневер! — восклицал мужчина.
— О, мой Ланселот! — вторила ему женщина.
Дворецкий более не выдержал и дал знак мужикам, они распахнули дверь амбара и ворвались внутрь. Перед ними предстала картина, достойная французского живописца, творящего в жанре эротики: по сену катались обнаженные мужчина и женщина.
Мужики смутились и опустили топоры с вилами. Дворецкий разозлился:
— Тьфу ты! Развратники! Нашли место! Кто такие? — вопрошал он незваных гостей.
Любовники растерялись, даже не пытаясь прикрыть свою наготу.
— Зову барина! Пускай он решает! Вторжение в чужие угодья карается по закону! Да еще и такое выделывают! Совсем совесть потеряли!
Англичанин пришел в себя, схватил плащ и прикрылся. Женщина же так и сидела в позе Данаи [12].
— Я — английский подданный! И здесь случайно… — пытался объяснить он.
— Вы бы, сударь, еще в господскую спальню забрались. Вон всех переполошили! — заметил дворецкий.
— Я вам буду очень признателен, если ваш барин ничего не узнает…
Дворецкий оскорбился.
— Русскую совесть купить хочешь! Вобла ты сушеная! — воскликнул он и бросился прочь из амбара.
Когда на место «происшествия», охраняемое мужиками, пришли Александр Серафимович и Сергей Львович, развратники уже привели себя в порядок.
Майор взглянул на женщину и обомлел:
— Полина! Полина Васильевна! Что вы здесь делаете?
Та фыркнула и повела плечиком.
— Ага, вот как! Вы уже в моем амбаре обосновались! Мало того, что моих тетеревов стреляете, так еще и на имущество посягаете! — возмущался хозяин.
Треверс сник, он прекрасно знал, насколько в Англии тяжело карают за посягательство на чужую собственность. Он чуть не плакал.
— Меня повесят?
Господин Соболев осекся, переглянулся с майором, и они дружно рассмеялись.
Неожиданно Сергей Львович сказал:
— За это вряд ли. А вот за совращение женщины, пожалуй, могут…
— Что? — напрягся англичанин.
— Могут отправить в тюрьму как насильника, если, конечно, вы добровольно не женитесь на своей жертве.
— Она не жертва! — возмутился гувернер. — Сама на меня…
Сергей Львович прекрасно знал, как Полина может «сама» и искренне посочувствовал.
18 
