В это невозможно было поверить, но это было! Сто тысяч! Японцы бросили на узкий перешеек сто тысяч солдат, осадную и полевую артиллерию. Они собрали в один могучий кулак практически все, на что была способна полевая армия в Маньчжурии, но не смогли преодолеть рубежа, возведенного русскими. Знойные дни и прохладные ночи, проведенные в беспрестанных работах, тысячи тонн перелопаченного грунта, сотни литров пота, обильно пролитого в эту землю тысячами русских и китайцев, не пропали даром. Цена всех этих усилий сейчас стояла перед глазами Кондратенко, который прибыл на станцию Тафаншин, от которой, впрочем, не осталось ни одной постройки: они были снесены еще по приказу генерала Фока. Дальше начальнику сухопутной обороны продвинуться не дали: офицеры и солдаты попросту заступили ему дорогу – иди и дерись с ними. Всеобщее мнение высказал один старый унтер-стрелок с обвисшими усами:
– Неча вам там делать, ваше превосходительство, эвон у вас штаб, пошлите – все обскажут как есть, а эдак… Лександр Викторович тожа неробкого десятку был, а и на него нашелся шальной снаряд.
Нечего сказать, весьма вольное обращение к офицерам, а уж к генералу… Но Кондратенко не стал наказывать старого вояку и осадил других офицеров. Мало того – остался там, где ему заступил дорогу унтер. Он вдруг осознал, что солдаты смотрят на него так же, как еще совсем недавно на Фока. Генерал, подаривший им победу – не просто победу, а разгромивший почти втрое превосходящего противника. А чего вы хотите, солдаты – они тоже массы, а массам нужен лидер, и желательно в героическом ореоле: за таким легче идти, выполняя приказ такого, проще принять смерть. Хотя можно ли так сказать о смерти? С другой стороны, а почему нет…
Роман Исидорович взглянул на колонну пленных, двигающуюся под конвоем русских стрелков. Нескончаемая вереница – захоти они разбежаться, непонятно, как их будет удерживать жидкая цепочка конвоиров. Одно радовало: у них сейчас нет даже перочинных ножей, а потому они не столь опасны. Опять же отчаянные сорвиголовы в своей большей массе погибли в боях или сейчас лежали раненые.
Паровозный гудок заставил Кондратенко отвлечься от созерцания картины препровождения в тыл пленных. Паровоз со стороны Цзиньчжоу? Ах да, туда ведь убыло несколько составов – и бронепоезда, и подвижные батареи, и состав с десантной ротой. Что же, поезд – это дело такое… Надо посторониться. Генерал вместе со штабными офицерами отъехал немного в сторону и взглянул на медленно проходящий состав. На площадках сейчас не было шпал – их скинули за ненадобностью, так как сейчас было необходимо высвободить как можно большее пространство. Все платформы были завалены ранеными, русскими и японцами вперемешку, картина уже знакомая: русские санитары и врачи не делали различий между своими и чужими, оказывая помощь по мере сложности ранений. Японских солдат было гораздо больше. Господи, да где же их всех располагать? Опять главный врач начнет клевать по поводу недостатка коек и персонала.
Ага, а вот и «Стерегущий». Не рано ли в тыл подался? Там вроде еще есть очаги сопротивления – хотя многие из попавших в окружение войск сдались, некоторые продолжали сражаться, даже будучи в плотном кольце и избиваемые артиллерией. Некоторые части сумели отойти и избежать полного разгрома, хотя и их потрепали изрядно. В настоящий момент около двух дивизий более или менее организованно откатывались по направлению к Бицзиво. В остальном налицо было полное отсутствие общего руководства, разве только на уровне полков, но дивизиями точно никто не командовал. Неужели налет десанта был столь удачным?
Нет, молодцы все же морячки. При случае дебоширы из первых, в атаку с задором и блеском в глазах. Вон сейчас стрелки, ворча сердито отряхиваются, осматривают свое нехитрое хозяйство, с нескрываемой досадой разглядывая прорехи в обмундировании, или устало утирают обильно выступающий пот, – жарковато все же, а эти горланят песню, да так, что перекрывают шум паровоза, оглашая все окрест. Разухабисто так поют, да все про себя, любимых:
- Мчался поезд, ветер поднимая,
- Наступала грозная броня.
- И летели наземь самураи
- Под напором стали и огня.
А вот ничуть не бывало. Ни Звонарев, ни Гаврилов к этому опусу не имели никакого отношения – мало того, услышав разухабистую гармонь и саму песнь, друзья едва не уронили наземь челюсти.