78 
— Большая рыба, — заглянув в таз, сказал, расхаживая по веранде, Барановский.
— Хорошая рыба здесь ловится.
— Адам Михайлович, может, все‑таки не за так отдашь? Может, я тебе денег дам или товара какого? Ты скажи, не стесняйся, я человек не жадный.
— Еще бы ты был жадным! — с ехидцей сказал Самусев. — Я тебе миллионы отдаю, это получше золота и платины будет, только покупателя хорошего найди.
— Уже нашел, — выдавил Барановский.
— Тогда совсем хорошо. И еще, Геннадий Павлович, будь поосторожнее, а то и за сто граммов ниобия голову свернут не задумываясь, а за семьдесят килограммов оторвут, как пить дать!
— Ну, ты уж этому меня, Адам Михайлович, не учи. Я калач тертый, жизнью битый, буду осторожен.
Они минут пять сидели молча. Барановский то и дело поглядывал в окно на джип.
И вдруг Самусев поднялся.
— Пошли, — набрасывая на плечи телогрейку, сказал он.
Они вдвоем перешли через улицу и направились к дому под белой шиферной крышей. Самусев вошел первым. Залаяла маленькая грязная собачка, но залаяла она не на Адама Михайловича, а на Барановского.
— Цыц! Цыц, Каштанка! Злая, как кобра, чужих за версту чует! Хозяин‑то твой дома? Ага, дома, — сам себе ответил Самусев, указывая пальцем на велосипед, стоящий у стены. — Приехал Федор.
Хозяин появился тотчас. Мужчина был примерно одного телосложения и одного возраста с Самусевым. Единственное, что выделяло его и делало приметным, так это большие и пышные бакенбарды. Барановский, глядя на них, никак не мог понять, крашеные они или от природы такие рыжие.
— Федор, это мой приятель, он за ящиками приехал. Как они там, стоят, не сгнили?
— Черт их не возьмет, — почти по–военному или по–пожарному отчеканил Федор Потапов, бывший деревенский фельдшер.
— Дай на них взгляну.
— Иди взгляни, в сарае стоят. Рубероид с них сбрось, — Федор даже не пошел сопровождать Самусева и незнакомого ему, шикарно одетого мужчину.
Стянув пыльный и грязный рубероид, Самусев показал на два зеленых ящика. В таких обычно перевозят военное имущество, а иногда боеприпасы. На ящиках не было ни номеров, ни записей.
Абсолютно не боясь, что может испачкаться, Барановский взял верхний ящик, поднял.
— Тяжелый, черт, — хрипя, произнес он, опуская ящик на землю.
— Тяжелый, килограммов сорок будет.
— Тот такой же?
— Наверное, такой же. В них стержней поровну. Барановский порыскал глазами по сторонам,
увидел лопату со сломанным черенком, схватил ее. Его глаза горели, как у золотоискателя, напавшего на жилу. Он подсунул лезвие лопаты под крышку, резко нажал. Штык лопаты немного изогнулся, но крышка не поддалась.
— Что ты, что ты! Кто ж так делает! — сказал Адам Михайлович, беря топор. — Дай‑ка я. Смотрю, ты так ничему и не научился. Вот как надо!
Он ловко подсунул лезвие топора под крышку, резко нажал. Взвизгнули гвозди, вылезая из древесины. Ни один из них не погнулся.
— Смотри.
Барановский присел на корточки и принялся разворачивать сначала промасленную, а затем вощеную бумагу. Ниобиевые стержни были толщиной в мужской указательный палец и длиной сантиметров по сорок. Они тускло поблескивали, можно сказать, даже серебрились.
— Родные, — проведя по ним рукой, прошептал Барановский.
— Ну все, я на это смотреть не могу, слишком трогательное зрелище, — Самусев вышел во двор. Запрокинув голову, посмотрел на небо, его острый кадык на щетинистой небритой шее судорожно дернулся. Адам Михайлович сплюнул под ноги густую вязкую слюну.
Геннадий Барановский вышел из сарая с раскрасневшимся, вспотевшим лицом. Шляпа съехала на затылок, галстук сбился в сторону.
— Подгоняй машину, — спокойным голосом произнес Адам Михайлович.
Барановский буквально выбежал за калитку и замахал рукой. Джип заревел, сорвался с места и подъехал прямо к воротам.
— Багажник откройте, багажник! — с шипением приказал Барановский.
Багажник джипа открыли, и уже через минуту один из ящиков погрузили в машину.
— Забейте! Забейте! — так же тяжело дыша и с трудом переводя дыхание, сказал Барановский.
Абсолютно неумело охранник загнал гвозди, два из которых согнулись, а затем и второй ящик занесли в багажник.
— Поезжайте к дому и ждите меня там. Послушай, Адам Михайлович, может, твоему Федору денег дать?
— Ничего ему не надо. Я ему за это стакан водки налью.
78 
