Лёгкий, ненавязчивый романчик 
25 
— Тебе же оплатили учебу, — удивилась Мама.
— Это факультатив.
— Но зачем тебе еще один курс?
— Для записи в дипломе. А кроме того, он поможет мне при поступлении в медицинскую школу.
— И за него берут добавочные деньги?
— Деньги нужны для оплаты преподавателя.
— Я знаю, для чего они нужны. Если не для преподавателя, то зачем же их с тебя брать? А кормить тебя там будут?
Глория притронулась к руке матери, к ее отвисшей коже:
— Давай считать так: это приблизит меня к диплому врача.
— А разве ты не получишь его и без медицинской школы?
— О господи…
Глория не могла понять, как удается энтузиазму, с которым мать относилась к ее учебе в колледже, сочетаться с прижимистостью по части необходимых для этой учебы трат.
— Скажи, на что ты копишь деньги? — сердито спросила она.
— Ну ладно. Сейчас. — Мама вытащила чековую книжку.
— А наличных у тебя нет?
— По-моему совершенно не важно, в каком виде ты получишь деньги.
— Да, ты права, хорошо…
Глория ждала, протянув перед собой ладонь. Однако Мама писать вдруг перестала:
— Нет, если деньги тебе не нужны, я не дам.
— Нужны.
— Даже чеком?
— Чего мне не нужно, так это подачек.
— И ты уверена, что хочешь стать врачом?
— Уверена, — ответила Глория. И она была уверена.
Уверена абсолютно.
Воспоминание о листке бумаги, оторванном по линии перфорации…
…обратилось в стук гравия, бившего в брюхо машины.
После четырех часов пути от Тихуаны нужная Глории дорога вдруг раздвоилась, словно рассеченная кинжалом. То, во что она обратилась, — жалкое, усыпанное щебнем — предвещало езду долгую и до крайности неприятную.
Перед Глорией лежала пустыня Сонора. Мили и мили креозотовых кустов, ферокактусов, голой земли. Под обнажениями каких-то пластов — походившими на кораллы, отчего Глории стало казаться, что она плывет в подводной лодке, — укрывалась от полуденной жары разного рода живность.
Придерживая одной рукой руль, Глория водила пальцем другой по карте. Прокладка маршрута прерывалась быстрыми перескоками пальца к настроечной ручке приемника — она принималась искать новую станцию всякий раз, как на прежней музыка сменялась болтовней. Латиноамериканская попса — преобладают трубы и замысловатые ритмы. В конце концов ей до того надоело слушать поочередно то шипение между станциями, то рекламу на них, что она остановилась на религиозной программе.
Las puertas del infierno tienen un olor dulce!..[24]
Глория рассмеялась. Поспорить готова, что так!
Чем дальше она заезжала, тем хуже становилась дорога, словно ведшая в прошлое, в эпоху куда менее цивилизованную. Природа, на протяжении сотен миль остававшаяся прирученной, воспрянула здесь, полная мстительных чувств, и вознамерилась вернуть дорогу себе, засевая ее сорной травой и усеивая высохшими стеблями. Земля, точно стремясь воплотить пылкие речи проповедника, выдыхала раскаленные адские пары, колебавшие воздух, погружавшие в трепет весь мир.
Внезапно из марева выскочило доказательство того, что человек здесь все-таки обитает: деревянный дорожный указатель, выцветший почти до нечитаемости, уведомил Глорию, что через 12 км она сможет получить GASOLINA[25]. Не помешало бы. Последний раз она заправлялась в часе езды от Тихуаны, и теперь стрелка индикатора уже окунулась в красную зону.
Заправочная станция подтвердила сложившееся у Глории впечатление: она ехала в машине времени.
Лишенные каких-либо надписей насосы времен Эйзенхауэра, в которые бензин попадал из стоявшего на высоком помосте большого топливного бака под действием всего лишь земного притяжения, улыбались Глории, приветствуя ее поднятыми вверх штуцерами резиновых труб. Зеленые и коричневые пятна автомобильных жидкостей затянули землю камуфляжной тканью. Имелся здесь и неопрятный тесный продуктовый магазинчик с излохмаченными рекламными листками, приклеенными изнутри к его чумазым стеклам. За задней стеной лавки возвышались, привалившись к ископаемому грузовику-тягачу, штабеля полусгнивших покрышек.
Внутри магазинчика никого не было. Глория обошла его и увидела уборную, дверь которой оказалась запертой изнутри.
— Momento, — донеслось из-за двери.
Она вернулась к машине. Через пять минут появился, улыбаясь и извиняясь по-испански: perdon [26] , Señora, perdon… — мальчишка в узких джинсах и бейсболке. За его башмаком волокся по земле обрывок туалетной бумаги. Ни о чем не спросив, он сцапал один из штуцеров и начал наполнять бак машины.
25 
