«Я сказала ему, что все должно быть хорошо, – подумала Моника. – Так и будет, если он искренне собирается возобновить дружеские отношения, и ничего больше. Скотт очень тепло относился к папе, когда тот болел. Никогда не забуду о его помощи и поддержке после папиной смерти».
Успокоив себя этим, Моника села в постели. Поморщилась от боли, но все же медленно выбралась из кровати, пошла в ванную и включила краны джакузи.
Очень теплая бурлящая вода помогла снять напряжение, и когда она оделась, то почувствовала себя лучше. Она поставила на огонь маленький кофейник и, пока он нагревался, пошла в спальню. «Я похожа на привидение», – подумала она, нанося на лицо немного румян. Потом скрутила волосы в жгут и закрепила заколкой.
«Оставь так. Хорошо смотришься».
Вспоминая о том, как менее двух недель назад эти слова произнес Райан, когда маленький Карлос вытащил у нее из волос ту самую заколку, она вдруг почувствовала комок в горле, и глаза ее наполнились слезами, которые она не собиралась прятать. «Позвоню Нэн и попрошу ее отнести папку О’Кифа в кабинет Райана, – решила она. – Не хочу натыкаться на него, да и повода для этого теперь нет. Больница большая».
Прихлебывая кофе, она в конце концов решила исключить возможность того, что ее толкнули нарочно. «Как я сказала Скотту, если этот человек просто пытался оттолкнуть меня в сторону, чтобы успеть перейти улицу, он, вероятно, пришел в ужас оттого, что меня могли сбить. Неудивительно, что он сбежал. В такой ситуации почти любой сбежал бы».
В такси по дороге в больницу Моника позвонила Нэн, чтобы узнать про Салли Картер. Она с облегчением услышала, что Салли спала хорошо, однако рассердилась, узнав, что мать так и не навестила ребенка. «Сегодня утром свяжусь со Службой защиты семьи», – пообещала она себе.
В больнице Моника сразу поспешила в палату Салли. Девочка мирно спала, и Моника решила не будить ее. Дежурная медсестра сообщила, что температура у Салли снизилась почти до нормы и что приступ астмы миновал.
– Доктор, вчера вечером, когда вы ушли, она проснулась, и я думала, она зовет маму. Но она, оказывается, говорила «Монни». Это, наверное, потому, что когда она была здесь на прошлой неделе, то слышала, как другие дети называют вас «доктор Моника».
– Я бы не удивился, – произнес знакомый голос. – Наслышан о том, какое действие ты оказываешь на своих пациентов.
Моника быстро обернулась. Это был Райан Дженнер.
– Сомневаюсь, что Салли знает мое имя, – сказала она. Потом, заметив, как смотрит медсестра на нее и Райана, добавила: – Доктор Дженнер, можно поговорить с вами наедине?
– Разумеется, – сказал он, также перейдя на официальный тон.
Они вышли в коридор.
– Я переслала в твой кабинет папку Майкла О’Кифа, – сообщила она.
– Ее только что принесли. Твоя секретарша сказала мне, что ты можешь быть с Салли. Моника, я только что узнал про случившееся вчера вечером. Неужели тебя действительно могли толкнуть? Господи, это, наверное, было ужасно.
– Со мной все в порядке. Райан, я должна попросить тебя не приходить на мой этаж, если это, конечно, не касается пациента. У меня такое чувство, что о нас стали сплетничать.
Он взглянул на нее.
– И тебе это не нравится?
– Нет, не нравится. И полагаю, тебе тоже.
Не дожидаясь его ответа, она вернулась в педиатрическое отделение, чтобы начать обход маленьких пациентов.
41
Сознание того, что он убил Оливию Морроу, поначалу ввергло доктора Клейтона Хэдли в панику, но, пересматривая вновь и вновь каждую подробность своего последнего визита к Оливии, он успокоился.
Во вторник вечером он сказал консьержу, что миз Морроу очень и очень больна и что он попросил ее не запирать дверь квартиры на засов, чтобы, впуская его, ей не пришлось вставать. Так что ему удалось бесшумно проникнуть в квартиру.
Когда он на цыпочках входил в спальню, она спала, но моментально проснулась, почувствовав, что он склонился над ней. У двери в ванную горел ночник, и Хэдли увидел, что стоило Оливии его узнать, как выражение удивления сменилось страхом.
Она спала на двух подушках в широкой кровати, а рядом лежали еще две подушки. Как-то давно, когда он навестил ее дома после перенесенного ею легкого сердечного приступа, она объяснила ему, что иногда приносит с собой в постель чашку чая и газету и подкладывает под спину дополнительные подушки.
Протягивая руку за одной из дополнительных подушек, он подумал: «Она знает, что я собираюсь ее убить». Он вспомнил, что, поднося подушку к ее лицу, сказал: «Прости меня, Оливия».