очень нудно 
38 
Вяземский разлил по кружкам. Сорокин увидел, что Суламанидзе подбоченился и с кружкой в руке начал подниматься, но тут на него посмотрел Штин, Суламанидзе смутился, пожал плечами и сел.
– Ну что, господа, с богом? Вы, князь, ещё успеете сказать, ваш тост никуда не уйдёт, а то, пока вы будете говорить, всё простынет, и враг успеет начать наступление! За встречу!
Печённые в глине фазаны оказались вкусными и ароматными. Самогон тоже удивил Сорокина, это была крепкая жидкость, чистейшая и со вкусом мёда. Тихо вошёл Одинцов и на белом лоскутке положил на стол мелко нарезанные дикий лук и чеснок и несколько неочищенных чесночных головок.
– Он у вас прямо… – Сорокин хотел что-то сказать в похвалу денщику, но Штин поднял вверх указательный палец и резко ударил кулаком по чесночной головке.
– Берите, господа, чистите, теперь чеснок не застрянет под ногтями.
Было вкусно. Сорокин уже давно не ел так вкусно.
– Господин капитан спас Одинцова от Гвоздецкого, – неожиданно произнёс Вяземский. – Теперь наш Одинцов не может надышаться на их благородие.
– А как он оказался у Гвоздецкого?
Штин, Вяземский и Суламанидзе переглянулись, но продолжали есть. Сорокин увидел это и замялся, он не понял, может быть, об этом нельзя было спрашивать.
– Мишель, вы тогда от нас уже перешли на бронепоезд и этого, естественно, не знаете: после боя у Казакевичева Гвоздецкий сам переколол штыком всех раненых коммунистов, которые остались на поле боя. Потом, когда мы заняли Хабаровск, он попросился в контрразведку.
Сорокин ел, слушал Штина и видел, как кивают Вяземский и Суламанидзе.
– Мы уже отступали, сейчас не вспомню, по-моему, это было под Бикино́м. Мы успели отойти, а Одинцов попался. В плену у красных он был сутки, потому что нам стало обидно, он, почитай, на нас троих один денщик, и через сутки мы его отбили. А он оказался уже в красноармейской форме, новенькой и тёплой, и тут, как назло, к нам пожаловал господин Гвоздецкий и попросил Одинцова поговорить: мол, он там был, может, чего видел. Я не стал возражать. Мы отходим… на следующий день Одинцова нет… ещё день – нет. Мы наваляли красным, и на сутки было затишье, я пошёл искать Гвоздецкого, то есть Одинцова. Нашёл, а он его пытает! Представляете? Привязал спиной к лавке, надел на голову холщовый мешок и из кружки льёт воду в рот и в нос. А рядом ещё полная кружка и бак с водой. Тот лежит, захлёбывается, не видит же, когда вздохнуть, а когда выдохнуть… А тот льёт почти не переставая. Я не выдержал…
– А за что он его? – Сорокин слушал, он был потрясён.
– Спросите его! – Штин потянулся к четверти.
– Мстит за Крым, – вместо Штина ответил Вяземский.
– За Крым, Одинцову?
– Всем красным! Не может им простить киевскую Чека и кровавую баню, которую нашим пленным устроили в Крыму Землячка и Бела Кун.
– При чём же здесь Одинцов, я не понимаю? – От удивления Сорокин перестал есть.
– Это он так ненавидит красных, Михаил Капитонович! – ответил Штин и обратился к Суламанидзе: – Вот теперь, князь, давайте ваш тост!
Суламанидзе встал, поправил ремень, поднял кружку и произнёс:
– За чэсть, господа, за нашу афицерскую чэсть!
Он выпил и сел. Штин и Вяземский удивлённо посмотрели друг на друга, а потом на Суламанидзе:
– И это всё? Эк вы коротко, прям как не кавказец!
– А что тут гаварить, тут и так всё ясно!
– И что вы сказали Гвоздецкому? – Услышанное не укладывалось у Сорокина в голове. Прошёл всего час, как он был в контрразведке у Гвоздецкого, которого, как и Штина, тоже не видел почти полтора года. Тот обрадовался, одарил ромом, был весел, шутил, хотя новости, которые он поведал, были грустные: красные подтянули много сил и готовят наступление.
– Я только сказал ему, потом, что Одинцова допрашивали в красной контрразведке, только накормили, одели в новое и налили чаю. Да и что он мог знать? – И Штин грохнул по столу кулаками. – Что он мог увидеть или услышать, чего мы не знали? Что у них осталось целыми три пулемёта и две пушки? Мы и так это знали! Нельзя так, господа, – не доверяешь, выведи и расстреляй, благо у них для этого есть целый комендантский взвод…
В это время все услышали отдалённый звук пушечного выстрела. Через минуту раздался ещё один. Тут же вздрогнул под ногами пол, и чуть не опрокинулась на столе бутылка с ромом. Первый взрыв ударил перед фортом, и через секунду за фортом ударил второй.
– Взяли в вилку! Сейчас будет третий! Давайте-ка на воздух, господа! Георгий, – Штин обратился к Вяземскому, – заткните самогон и поставьте его в уголок, авось он нас дождётся!
38 
