97 
Шестнадцатилетний Ими-ран стоял, вернее, висел, вцепившись рукой в какой-то выступ на переборке, и слушал, затаив дыхание. У него самого голоса не было, но он обожал слушать, как поют другие. Слова одной из Священных Песен наполняли душу белейшим светом, от звуков, от слов делалось настолько хорошо на душе, что хотелось плакать от счастья. И он, конечно же, как всегда заплакал. А потом еще с минуту наблюдал, как слезы сверкающими жемчужными шариками расплываются в разные стороны.
Не сдерживай слез, говорил Учитель. Слезы ребенка омоют стопы Единого лучше, чем все масла и цветочные воды. Хочется плакать — плач. Делай, что велит душа.
Сила тяжести на корабле была ничтожной. Поначалу это очень осложняло жизнь, но потом все привыкли и почти перестали замечать невесомость. Привыкли есть из тюбиков, пить из трубочек, включать вытяжку в туалете; привыкли к тому, что вещи часто «убегают» и надо закреплять все в карманах, держателях и сетках. Привыкли к капризничающим двигателям, к тому, что приходилось ютиться по шесть человек в каюте. Привыкли к запаху, который неминуемо поселялся в легких комбинезонах, которые положено было носить, не снимая, на случай тревоги.
Все эти бытовые неудобства не стоили и сотой доли той радости, которую они все испытывали, выполняя волю Единого. За их кораблем тянулся Белый Шлейф, там, где они проходили, не оставалось не пятнышка, ни клочка Дурного. Ими-ран до сих под каждый раз удивлялся щедрости Единого, давшего ему и другим такую огромную силу.
Первая молитва возносила маленькое сообщество в Вышнюю Белую грань, и реальность уступала место огромному белому полю. На поле тут и там виднелись какие-то черные и бардовые то ли сгустки, то ли клочья, и все они, по велению Учителя, при виде такого сгустка начинали Думать Белое, читая вторую молитву. И сгусток или сгорал, или просто истаивал без остатка. Сгустки, как объяснил Учитель, были Дурное. Белая грань — это видимая сущность Единого, сгустки — дурные людские мысли, поступки, злость, зависть, власть, многоверие, жестокость, алчность. А им, верным адептам Единого, дана сила убирать эту грязь с сущности Единого, и когда они уберут все, наступит всеобщий мир и покой.
Молитв было много. Ой, как много! Ими-ран за год своего единения с братством выучил почти сотню (по три дня на молитву), но все равно не знал даже трети Общего Свода. Но, что удивительно, его никто не ругал и не укорял. Не можешь — и не надо. Значит, Единый предназначил тебя для чего-то другого. Может, ты молитв знаешь меньше, чем остальные, и голосом не вышел (впрочем, ростом и внешностью тоже), зато у тебя есть частица Дара Единого, которая сейчас делает тебя вторым, после Учителя, человеком на корабле. Стоило Ими-рану подумать про Учителя, как слезы снова закапали из глаз — и снова от переполнявшей душу радости.
Учитель у них был хорош. Красивый, статный, пожилой, он носил окладистую белую бороду и чем-то был похож на Рождественского Деда, героя легенды, который разносил детям подарки в день Рождения Единого. Ими-ран видел изображения Деда, тот действительно напоминал Учителя — такие же добрые голубые глаза с прищуром, такая же ласковая улыбка, такая же статная фигура. Ими-ран, уже почти юноша, смотрелся рядом с Учителем субтильным подростком, совсем еще мальчишкой. Маленький, невзрачный, светловолосый, с вечно сгорбленной спиной (дурная привычка, но отвыкнуть уж очень трудно), он до сих пор стеснялся и боялся, хотя оснований для этого давно не было.
В Братстве все всех любили. Друг к другу обращались «брат» и «сестра», а к Учителю — конечно же, Учитель. Еще до Полета, когда они ходили по вечерам в старую школу на собрания, Ими-ран все никак не мог сообразить, как такое возможно. Все дневные унижения, подколки одноклассников, неприязнь учителей, злость родителей — все оставалось за дверью кабинета физики, в котором они запирались. В кабинете был Учитель, а вместе с ним — Тепло, Радость и Белый Свет.
Группа, в которой занимался Ими-ран, поначалу была невелика, всего десять человек. Через полгода их стало тридцать. А еще через полгода Учитель пошел на поклон к директору школы, и вместо кабинета их разросшаяся группа стала занимать спортивный зал.
— То, что мы делаем — не религия, — объяснял Учитель новичкам. «Старички» в это время шли по рядам, раздавая пластиковые буклеты и тексты Общей Молитвы. — Да, мы молимся, но при этом, прошу обратить внимание, каждый из вас молится тому Богу, которому завещал свою душу еще при рождении. Ими-ран у нас мусульманин. — Ими-ран останавливался, махал рукой и чуть смущенно улыбался. — Анюта-ран у нас христианка, ее окрестили папа с мамой, и она остается верна религии предков. А дорогой Паэр-ран у нас и вовсе атеист, и продолжает до сих пор верить в силу атеизма, — по залу обычно прокатывался смех. — Видите? Мы никого не неволим, не принуждаем. Мы не принимаем пожертвований, нам не нужно ни ваше жилье, ни ваши деньги. Мы не секта. Мы просто считаем, что Бог, по сути, может быть Единым для всех, вне зависимости от того, каким именем вы привыкли его называть. И мы учимся служить этому единому Богу так, чтобы наше служение приносило благие плоды.
97 
