98 
Он попытался поймать взгляд Хранителя – но тот смотрел вниз, в крепостной ров. Кёрнхель еще раз вздохнул и запел:
- Что охраняет камень наших лиц?
- Зачем звезда, с росой полночной споря,
- Рождает ожиданье для убийц
- И время пасть в обойме для героя?
- Очередной бесславной пустоты
- Честь сохранится на шаблоне речи,
- И вечной плазмы жадные цветы,
- И вечный взгляд пронзающей картечи…[10]
При первых звуках его голоса Этьен вздрогнул и посмотрел на певца. Нет, голос полуэльфа не отличался особым тембром, да и идеальным слухом Кёрнхель похвастаться не мог, как и виртуозным владением инструментом – но что-то было в его музыке такое, что цепляло за душу и заставляло вслушиваться сердцем.
- Не надо. Просто там прошла война,
- Война рассудка с сердцем, воли с чувством.
- И что поделать, если есть вина,
- А точность обвинения – искусство.
- Слова сквозь холод падают в песок,
- И пепел остывает чьим-то сердцем.
- Ты смог подняться, но взлететь не смог.
- И кровью став, ушел в свое бессмертье…
– Это твоя песня? – тихо спросил граф, когда смолкли последние отголоски звона струн. Кёрнхель тихо рассмеялся.
– Ну что ты, нет конечно. Эта песня… она издалека. Мне показалось, что она будет созвучна тебе сейчас.
– Созвучна? Да, пожалуй… именно созвучна. – Этьен прикрыл глаза и воспроизвел звучание в голове. – Созвучна… А что такое плазма?
– Эм… – Полуэльф на секунду замешкался. – Что-то… что-то вроде пули. Вернее, не совсем пули… в общем, этим стреляют из определенного типа пистолетов.
– Здесь знают огнестрельное оружие? – поразился Хранитель – он ни разу не видел здесь пистолетов или ружей, равно как и не слышал упоминания о них.
А Кёрнхель замешкался с ответом, мысленно костеря себя на все лады. Это же надо так проговориться!
– Здесь – не знают, – медленно, осторожно подбирая слова, начал он. – Но я много путешествовал и бывал в разных местах… Кое-где это понятие уже существует…
На беду полуэльфа, обмануть графа было не так-то просто. В глазах Этьена уже зажегся огонек подозрения.
– Ты никогда не рассказывал о том, что путешествовал.
– Ты не спрашивал.
Повисло тягостное молчание. Этьен понял, что очень многого, оказывается, не знает о том, кому привык, не задумываясь, доверять свою жизнь. А Кёрнхель с ужасом почувствовал, что наладившиеся между ними дружеские отношения дают трещину. Если Хранитель перестанет ему доверять, то он не сможет в полной мере стать для него тем, кем должен быть.
О том же думал и сам аристократ. До этого момента он мог с уверенностью сказать, что Кёрнхель – единственный, кому он доверяет полностью и во всем, от начала и до конца. Но теперь уверенность поколебалась, и Этьену это не нравилось. Помимо всего прочего, он просто привязался к странному полуэльфу, и мысль о том, что их дружба может быть убита недоверием, вызывала боль.
– Кто ты, Кёрнхель? – тихо проговорил Хранитель, поймав взгляд друга.
Полуэльф помолчал несколько секунд, потом спросил:
– Если я расскажу тебе правду, поверишь ли ты мне, какой бы дикой и странной для тебя ни оказалась эта правда?
– Да, – ответил граф, не колеблясь.
– Хорошо. Все, что я тебе говорил – правда. И мое имя, и моя история, и то, что я рассказывал о родителях – все это было. В этой жизни. Но я прожил их уже великое множество, не одну тысячу перерождений. И я помню их. Включая самое первое. Таких, как я, в Мироздании мало – я сам и два десятка моих учеников. Тогда я был молод и еще не понимал, на что обречен и на что обрекаю их, иначе учеников бы у меня не было – я просто не взял бы на себя такую ответственность. Нас называют по-разному, но чаще всего – Вдыхающими Жизнь. Мы бесконечно перерождаемся, и в каждом перерождении наступает определенный момент, когда мы начинаем чувствовать свою Связь с каким-либо разумным миром, в котором родились на сей раз. Природу этой связи невозможно объяснить, она просто есть. Тот или та, с кем я связан – всегда значимы конкретно для этого мира, как минимум. Великие императоры и ученые, властители и философы, маги и боги… кого только не было. Связь… она заключается в том, что Вдыхающий принадлежит тому, с кем связан. Душой, телом и разумом. Любой твой приказ, любое твое желание – для меня закон. Не знаю, как мои ученики сейчас, но раньше я был единственным, кто научился обходить это правило в том случае, если действия человека, с которым я связан, причиняли миру недопустимый, с моей точки зрения, вред. Помнишь, ты спросил меня, буду ли я на твоей стороне, если ты решишь уничтожить разумную расу? Я тогда сказал, что лучше убью тебя, чтобы не позволить тебе нанести такой страшный вред своей душе, а после покончу с собой, потому что не смогу жить без тебя.
98 
