Особенно,... 
66 
В трубке вновь прозвучал ее приглушенный голос:
— Эта? — Затем послышался треск — она брала трубку со стойки — и вновь ее голос: — Алло?
— Малышка, — глухо произнес Джимми, едва справившись с собой и позабыв прочистить горло.
— Джимми? — почти выкрикнула она. — ты?
— Я… понимаешь… я на Сидней-авеню.
— А в чем дело?
— Они нашли ее машину, Аннабет.
— Чью машину?
— Машину Кейти.
— Они? Кто они? Полиция?
— Да. Она… пропала. Где-то в парке.
— О Господи! Это правда? Нет, нет, Джимми.
Джимми почувствовал, как все внутри его бурлит, клокочет и вот-вот выплеснется наружу — этот страшный, пугающий неотвратимый ужас от мыслей, которые он нечеловеческим усилием воли удерживал в своем сознании.
— Пока ничего определенного неизвестно. Но машина простояла здесь всю ночь, и копы…
— Господи помилуй! Джимми!
— …прочесывают парк. Ищут ее. Тут полно копов. Ну…
— Где ты?
— Я на Сидней-авеню. Послушай…
— Ты торчишь на этой чертовой улице? А почему не в парке?
— Они не пускают меня туда.
— Они? Да кто они такие, черт бы их побрал? Она что, их дочь?
— Нет. Послушай, я…
— Тебе надо быть там. Боже! Она может быть ранена. Может быть, она лежит где-нибудь замерзшая и раненая.
— Я знаю, но они…
— Я еду к тебе.
— Хорошо.
— Проберись туда, Джимми. Господи, ну а ты-то сам как?
Она повесила трубку.
Джимми протянул Чаку телефон, понимая, что Аннабет права. Она была права на сто процентов: это убивает Джимми — понимать, что он может лишь сетовать на свою беспомощность в течение этих сорока пяти минут, а потом всю жизнь проклинать себя; всякий раз мысль об этом, как бы он ни старался гнать ее прочь, будет причинять ему невыносимые страдания. Когда он стал таким — превратился в человека, который только и говорит этим поганым копам: «да, сэр», «нет, сэр», «хорошо, сэр», при том, что его дочь, его первенец, пропала? Когда и как это случилось? Когда он стал за прилавок и тем самым как бы кастрировал себя, только ради того, чтобы стать добропорядочным гражданином?
Он повернулся к Чаку.
— Ты еще держишь в багажнике те самые болторезные ножницы?
Чак посмотрел на Джимми, что-то соображая про себя.
— Надо же думать о том, как заработать на жизнь, Джим.
— Где твоя машина?
— Здесь, на улице, на углу с Даус-стрит.
Джимми быстро зашагал в ту сторону, Чак засеменил следом.
— Мы что, проделаем проход?
Джимми кивнул и прибавил шагу.
Когда Шон вышел на дорожку для бега в том месте, где она огибала изгородь кооперативного сада, он приветственно кивнул нескольким копам, согнувшимся над цветами так, как будто они выпалывали сорняки; по их озабоченным лицам Шон понял, что им уже многое известно и они с тревогой ожидают дальнейших новостей. В самом воздухе парка, казалось, роились некие флюиды, напоминающие о преступлениях, совершенных здесь в последние годы, и внушающие какую-то фатальную неизбежность смирения и безропотного согласия с чьей-то печальной судьбой.
Еще входя в парк, они уже знали, что она мертва, хотя некая, бесконечно малая их часть — а в этом Шон был уверен — все-таки еще надеялась. Так обычно и бывает — вы заходите в зону оцепления, зная правду, а затем проводите в ней столько времени, сколько хотите, пытаясь доказать себе свою неправоту. Шон припомнил случай, который он расследовал в прошлом году: супружеская пара заявила, что у них пропал ребенок. В дело вмешались все возможные средства массовой информации, поскольку супруги были белыми и имели репутацию порядочных людей, однако Шон и почти половина полицейских, участвовавших в деле, понимали, что вся эта история, рассказанная парой, чистейшей воды выдумка. Они знали, что ребенка нет в живых, знали даже и тогда, когда утешали этих ублюдков-родителей и воркующими голосами внушали им, что их малыш наверняка в порядке; мучились до изнеможения, допрашивая подозрительных типов, замеченных в то утро вблизи от места, где в последний раз видели ребенка, и все это для того, чтобы в конце концов, уже в предрассветных сумерках, найти ребенка, завернутого в мешок для сборки пылесосной пыли и заткнутого в щель под лестницей, ведущей в погреб. В тот день Шон видел, как новичок-полицейский плакал; беднягу, когда он залезал в патрульную машину; колотил озноб, а другие полицейские выглядели взбешенными, но ничуть не удивленными, как если бы они проспали всю ночь, а все произошедшее приснилось им в каком-то кошмарном сне.
66 
