245 
Новый роман Шолохова был горячо принят советскими читателями. Вскоре «Поднятая целина» стала одной из самых читаемых в СССР книг. Немедленно появились переводы на другие языки. Как и «Тихий Дон», это произведение Шолохова воспринималось по-разному. Американский журнал «Тайм», например, писал: «Поднятая целина» открыто критична к советской власти и воспевает явную несовместимость с марксистской философией. В романе ярко и громко звучит шолоховский немарксистский тезис: человек является творением своей эпохи, и к нему следует относиться с величайшей заботой». Советская критика, разумеется, видела в «Поднятой целине» совершенно обратное.
Тридцатые годы были едва ли не самыми тяжелыми в жизни Шолохова.
Страшные перегибы коллективизации и последовавший затем безжалостный нажим советской государственной машины на колхозников происходили на его глазах. Согласуясь с опущенными сверху непомерными нормами хлебозаготовок, местные власти подчистую изымали хлеб из колхозных амбаров, обрекая колхозников на голодную смерть. Любые попытки скрыть зерно пресекались с величайшей жестокостью. Бесправие народа было ужасающее. Требовалось большое личное мужество, чтобы не смолчать и высказать наболевшие мысли. Пользуясь своим правом писать лично Сталину, Шолохов в это время отправляет генсеку одно за другим длинные письма, в которых описываются вопиющие беззакония, сопровождавшие «битву за хлеб». Особенно примечательно его письмо 1933 г. «В Ващаевском колхозе, — сообщает Шолохов, — колхозницам обливали подолы юбок керосином, зажигали, а потом тушили: «Скажешь, где яма?»… Колхозника раздевают до белья и босого сажают в амбар или сарай. Время действия январь-февраль… В Лебяженском колхозе ставили к стенке и стреляли мимо головы допрашиваемого из дробовиков… В Затонском колхозе работник агитколонны избивал допрашиваемых шашкой. В этом же колхозе издевались над семьями красноармейцев, разбирали крыши домов, разваливали печи, понуждали женщин к сожительству… В Солонцевском колхозе в помещение комсода внесли труп, положили его на стол и в этой же комнате допрашивали колхозников, угрожая расстрелом…
Подвешивали колхозниц за шею к потолку, продолжали допрашивать полузадушенных, потом на ремне вели их к реке, избивая по дороге ногами, ставили на льду на колени и продолжали допрос…» Письмо заканчивалось скрытой угрозой: «Простите за многословность письма. Решил, что лучше написать Вам, нежели на таком материале создавать последнюю книгу «Поднятой целины». Не менее страшно другое письмо Шолохова, посвященное описанию голода, охватившего в 1933 г. Донскую область. (Сталин отвечал на него короткой телеграммой и разрешил оставить в Вешенской 200 тысяч пудов зерна, уже подготовленных к вывозу по плану хлебозаготовок.) В 1937 г. на Дону, как и по всей стране, начались массовые репрессии.
Вешенская парторганизация была разгромлена, все руководители ее оказались в тюрьме. Шолохов спешно отправился в Москву, жаловался Сталину и просил разобраться. Ему удалось спасти четверых руководителей Вешенского района. Но Шолохов на этом не успокоился — отправил Сталину новое большое письмо, с описанием ужасов, которые творятся в застенках НКВД: о расстрелах, пытках, бесконечных издевательствах, о вошедшем в норму беззаконии и тысячах невинных людей, оказавшихся в заключении. Сталин переслал письмо Шолохова наркому НКВД Ежову с пометкой «Разобраться». Была организована комиссия для расследования деятельности ростовского отдела НКВД. Понятно, что далеко не все, но кое-какие злоупотребления были выявлены. Некоторые из невинно арестованных получили свободу.
Своими действиями Шолохов вызвал ненависть всемогущих карательных органов. Осенью 1938 г. ему по секрету сообщили, что ростовское управление НКВД готовится его арестовать. «Предупредили меня, что ночью придут арестовывать и из Ростова уже выехала бригада, — вспоминал позже Шолохов. — Наши станичные чекисты, как сказали мне, тоже предупреждены — их у окон и ворот поставят… Решили мы… что делать? Бежать! В Москву! Куда же еще?
Только Сталин и мог спасти… И бежал на попутке…» В Москве Шолохов укрылся на квартире Фадеева и просил генсека принять его. Сталин принял не сразу — заставил промучиться несколько дней в тревожном ожидании.
Выслушав, наконец, Шолохова, который рассказал ему об интригах, плетущихся вокруг него энкаведешниками, Сталин сказал в присутствии Ежова:
245 
