Особенно,... 
45 
— Работа, работа… До седьмого пота. Верчусь, как белка в колесе. Зато результат налицо, даже похвастаться уже есть чем.
— Волка ноги кормят?
— Вот-вот, точнее и не скажешь. Зато ни от кого не завишу, сама себе хозяйка. Да и работа интересная, со многими людьми приходится общаться, много нового узнаешь. И на работе меня уважают. Знаешь, я долго считала себя ребенком, и ко мне почему-то все и относились именно так. А сейчас — я взрослая. И я это на самом деле чувствую. И относятся ко мне, как к равной, хотя я и самая младшая в своем коллективе. У нас средний возраст агентов где-то тридцать пять — сорок лет. Понимаешь, я впервые леплю свою жизнь так, как я этого хочу, а не как от меня это хочет кто-то еще. И мне нравится это. Совершенно обалденное ощущение, знаешь, как полеты во сне. Я все последние месяцы просто наслаждаюсь своей жизнью от и до. Кажется, я впервые поняла, что значит жить на полную катушку. Вот только нервы на моей работе надо иметь, как высоковольтные провода: клиенты иногда до того из себя выводят, что иногда даже ловлю себя на мысли, что хочу их чем-нибудь тяжелым по голове огреть.
— Я знал, что у тебя все получится. Я тебе этого не рассказывал, все как-то не до того было, но в нашем роду все ребята такие пробивные, с рабочей жилкой. Даже по нашей семье видно: вот ты в мою родню пошла, и всего добилась. И заметь — сама, без нашей помощи. А если и не всего, то добьешься этого в свое время. А вот Ирина она в материнскую родню вышла. И что? Ноет, ноет, ко всем претензии выдвигает. Не человек, а паразит. Никакой от нее пользы нет, никому она ничего хорошего не сделала. Даже временами не верю, что в ней и моя кровь течет. Представь, стал себя ловить на том, что вглядываюсь в ее лицо, ищу свои черты. И не нахожу.
— Хочешь сказать, что Ирина — не твоя дочь?
— Я ничего не говорю. И даже думать об этом не хочу. В конце концов, я ее растил, я ее воспитывал. Видно, упустил что-то в свое время. А теперь уже поздно что-то менять, поезд ушел.
Марина долго сидела на кухне с отцом, вливая в себе одну за другой чашки чая и хрустя вафлями в шоколаде. Даже чайник дважды пришлось ставить. Они все говорили, говорили, говорили, и никак не могли насытиться общением друг с другом. Больше всего ей сейчас хотелось как в детстве подогнуть под себя одну ногу, согнуть вторую в колене, подтянув к груди, и так сидеть, слушая и слушая неторопливый отцовский говор. Если глаза закрыть, можно даже представить, что тебе лет десять, все у тебя в жизни прекрасно и удивительно, и самая большая проблема у тебя, что мальчишки во дворе дразнятся, потому что непонятно откуда появилась эта противная грудь, которую уже не спрячешь под футболкой, как не старайся, и надо носить бюстгальтер. А то мама на улицу не выпустит.
Мама… Вот она что-то говорит, ворчит на Ирку. Ирка что-то отвечает ей… Ирка? Елки-палки! Они же вернулись! Точно, вон и Валерку слышно. Все, спокойное время закончилось, сейчас точно привяжутся. Надо было чуть раньше смотаться, а она за часами даже и не следила, уже полдня здесь сидит.
— Какие люди! Явилась — не запылилась. Что, хахаля сменила? Вон вырядилась как!
— Да нет, мама, за чужой счет жить не люблю, представь себе — заработала.
— А что, на панели сейчас много платят?
— Знаешь, я вот смотрю на тебя и думаю, и это говорит мне женщина, которая еще пытается после этого назваться моей матерью? За что же ты меня так ненавидишь? Где я тебе дорогу перешла? Чем обидела? Или тебе приятнее родную дочь проституткой видеть, лишь бы не винить себя за то, что ее из дома выгнала?
— Убирайся отсюда, шваль, чтобы и духу твоего здесь не было! Мы тебя здесь видеть не хотим, слишком много горя ты принесла в этот дом. Когда под чужим мужиком валялась, да семью позорила, небось не думала, каково нам будет вынести это. Растили ее с пеленок, кормили, уму-разуму учили, и что в ответ получили? Черную неблагодарность! И как она с матерью разговаривать взялась, раньше и не вякала, молчала в тряпочку, да пакостила, а теперь осмелела, рот стала открывать!
— Боюсь тебя огорчить, но пришла я сюда к отцу, а не к вам, и уйду отсюда ровно тогда, когда сочту нужным, а не когда ты или кто еще мне это прикажет. Да, рот мне не затыкай, бессмысленно это. Мне уже не шестнадцать, а ты для меня не царь и Бог. И если ты еще не забыла, здесь и мой дом тоже. Я здесь прописана, у меня здесь комната, кое-какие мои вещи. Пианино то же самое. Помнишь, мне его бабушка подарила? Как своей первой внучке? Или такие «мелочи» ты предпочитаешь забывать?
45 
