39 
Высокая стройная девушка с соломенными волосами, выбивающимися из-под потрепанного «стетсона», ободряюще хлопнула Лори по плечу. Кэл, подружка Гая — повариха на ранчо — улыбалась вполне безмятежно.
— Не бойтесь, доктор Флоу. Они не пропадут. Вот увидите, через полчасика вернутся все вместе.
— Кэл, неужели им под силу справиться с целым табуном?
— Сыновьям дяди Кейна и Исабель Лоредо под силу и не такое.
— Рой так давно не был дома…
— Это у них в крови. Лично я совершенно не удивлена. Пойдемте в дом, вы совсем вымокли. Я налью вам кофе, переоденетесь в сухое.
— Да уж. Я думала еще сегодня успеть доехать до соседнего выгона, но теперь сомневаюсь в успехе.
— Даже и не думайте. Пекос наверняка вышел из берегов, так что переправу размыло. Но вы не волнуйтесь — у тамошних ребят все нормально, а вакцину для коров я им отвезу завтра или послезавтра. Так что сегодня спокойно выспитесь и ни о чем не думайте… Лаура, я хотела спросить…
Лори удивленно посмотрела на девушку. В голосе Кэл сквозило явное смущение.
— В чем дело, Кэл?
— Ну… я насчет ночлега… вам с Роем постелить в одной комнате или…
Лори почувствовала, что краснеет.
— Пожалуй, в разных, Кэл, если ты не против. Мы не настолько…
— Хорошо-хорошо, простите меня. Это всё парни — чешут языками невесть что.
— Как только они ухитряются узнавать сплетни?
Кэл рассмеялась.
— О, сплетня — это самая быстрая птичка в прерии. Да и то сказать — чем тут еще развлекаться? Не сердитесь на них.
— Я не сержусь. Посмотри, Кэл! Неужели возвращаются?!
Неясный гул и топот множества копыт нарастал, словно барабанная дробь. Из мглы донеслось ржание, еще мгновение — и хохочущий Гай соскочил с седла, подхватил и закружил Кэл. Еще секунда, и Рой Роджерс, грязный и мокрый насквозь и довольный, словно объевшийся сметаны кот, спешился и потянулся с блаженным стоном. Гай подмигнул Лори.
— Что, братишка, ломит косточки с непривычки? Забыл, каково это, когда все кости в твоем теле перетряхивает, словно в молотилке?
— Да уж! Но все равно здорово! Лори, ты чего?
У Лори по щекам внезапно потекли слезы — это было заметно, даже несмотря на дождь. Рой подошел к ней, обнял, но она уперлась ему в грудь руками, сердито выкрикнула:
— Ты дурак, Рой Роджерс! Понял? Глупый дурацкий дурак! Ты мог погибнуть, мог стать калекой…
Гай и Кэл переглянулись и тихонько удрали в дом. Рой и Лори остались на улице, под проливным дождем. Лори все выкрикивала что-то бессвязное, а Рой улыбался и гладил ее мокрые щеки.
В доме, стоя у окна, Гай задумчиво протянул:
— Кэл, голубка моя, полагаю, постелить им ты можешь все-таки в одной комнате…
— Ты уверен? Она сердится.
— Конечно, сердится. Она же его любит. Мама иногда кидалась в папу сковородками.
— Чокнутые вы все, вот что.
— Вовсе нет. Вари кофе. Рано или поздно до этих двоих дойдет, что они стоят под дождем.
Переодевшись в сухое и сделав несколько глотков обжигающего и горького кофе, Лори немедленно начала засыпать, и тогда Рой осторожно подхватил ее на руки. Кэл наскоро постелила чистое белье на широкую деревянную кровать в гостевой комнате на втором этаже и убежала, стрельнув в Роя озорным взглядом. Рой ничего не замечал.
Он нес Лори на руках так бережно, словно она была маленьким ребенком. Прижимал ее к себе, наслаждаясь теплом ее тела, тонким ароматом лаванды и мирта, исходившим от спутанных пушистых волос.
Он опустил ее на постель, укрыл пледом и немножко постоял, любуясь румяным лицом девушки. Потом повернулся и пошел к двери…
Уже на самом пороге его нагнал негромкий оклик:
— Эй, ковбой!
Рой обернулся.
Лори сидела и смотрела на него, загадочно улыбаясь. Рой почувствовал, как внезапно пересохло во рту…
— Лори…
— Знаешь, я подумала… Языки жителям Литл-Соноры все равно не укоротить. Разве что хирургическим путем, но за это нас лишат лицензии. Поэтому… одним словом, было бы глупо считаться любовниками — и не быть ими на самом деле?
— Лори Флоу, ты развратная девица!
Она тихонько засмеялась.
— Нет. Просто… мне кажется, что я тебя люблю.
Золотистый шелк кожи. Потайной огонь в самой глубине зрачков. Руки — ветви, ноги — корни. Оплетают, обхватывают, связывают.
Дыхание — на двоих одно, но воздуха все равно не хватает, и стоны все прерывистее, а слова — бессвязнее.
39 
