129 
Еще два лирических стихотворения:
- С еврейкой бешеной простертый на постели,
- Как подле трупа труп, я в душной темноте
- Проснулся, и к твоей печальной красоте
- От этой — купленной — желанья полетели.
- Я стал воображать — без умысла, без цели, —
- Как взор твой строг и чист, как величава ты,
- Как пахнут волосы, и терпкие мечты,
- Казалось, оживить любовь мою хотели.
- Я всю, от черных кос до благородных ног,
- Тебя любить бы мог, обожествлять бы мог,
- Все тело дивное обвить сетями ласки,
- Когда бы ввечеру, в какой-то грустный час,
- Невольная слеза нарушила хоть раз
- Безжалостный покой великолепной маски.
Вино одинокого
- Мгновенный женский взгляд, обвороживший нас,
- Как бледный луч луны, когда в лесном затоне
- Она, соскучившись на праздном небосклоне,
- Холодные красы купает в поздний час.
- Бесстыдный поцелуй костлявой Аделины,
- Последний золотой в кармане игрока;
- В ночи — дразнящий звон лукавой мандолины
- Иль, точно боли крик, протяжный стон смычка, —
- О щедрая бутыль! сравнимо ли все это
- С тем благодатным, с тем, что значит для поэта,
- Для жаждущей души необоримый сок
- В нем жизнь и молодость, надежда и здоровье,
- И гордость в нищете — то главное условье,
- С которым человек становится как бог.
Поэт тоски, мировой скорби, вечного сплина, хандры и меланхолии… Считалось, что с Бодлера началось в Европе крушение религиозных и нравственных устоев, а заодно и многовековых художественных устоев. У Горького в «Климе Самгине» одна героиня говорит, что «не следовало переводить Бодлера…».
А все дело в разладе со своим временем. Отпугивающие крайности поэта идут от неистовой жажды идеального — и в эстетике, и в политике. В дни Французской революции 1848 года Шарль Бодлер с оружием в руках поднимался на баррикады. Он говорил: «Жребий поэзии — великий жребий. Радостная или грустная, она всегда отмечена божественным знаком утопичности. Ей грозит гибель, если она без устали не восстает против окружающего. В темнице она дышит бунтом, на больничной койке — пылкой надеждой на исцеление… она призвана не только запечатлевать, она призвана исправлять. Нигде она не мирится с несправедливостью».
Героическое время революции закончилось 18 брюмера Луи Бонапарта. Все вернулось на круги своя, но еще бурно стали развиваться в Европе и особенно в Соединенных Штатах Америки буржуазные отношения. Бодлер увидел в буржуазности худший из возможных путей развития человечества. В черновом отрывке «Конец мира близок» поэт изобразил видение буржуазного будущего: «Машинное производство так американизирует нас, прогресс в такой степени атрофирует у нас всякую духовность, что никакая кровавая, святотатственная, противоестественная утопия не сможет даже сравниться с результатами этих американизации и прогресса… Все, что будет похоже на добродетель, что не будет поклонением Плутусу, станет рассматриваться как безмерная глупость. Правосудие, если в столь благословенные времена еще сохранится правосудие, поставит вне закона граждан, которые не сумеют нажить состояние. Твоя супруга, о Буржуа! твоя целомудренная половина, законность которой составляет поэзию твоей жизни… она, ревностная и влюбленная хранительница твоего сейфа, превратится в завершенный образец продажной женщины. Твоя дочь, созрев преждевременно, уже с детства будет прикидывать, как продать себя за миллион, а ты сам, о Буржуа, еще менее поэт, чем сегодня, ты и не станешь ей перечить… Ибо прогресс нынешнего времени ведет к тому, что из всех твоих органов уцелеет лишь пищеварительный тракт! Время это, может быть, совсем близко, кто знает, не наступило ли оно!..» Заключая этими размышлениями один из своих дневников, Бодлер записал: «…Я сохраню эти строки, ибо хочу запечатлеть мою тоску», — а потом поставил рядом с последним словом: «ибо хочу запечатлеть мой гнев».
Вот откуда у Бодлера разлад с действительностью, протест, сарказм, откуда его «Цветы зла». Он — поэт — как альбатрос со своими исполинскими крыльями смешон буржуазной толпе, но он все равно остается поэтом, хотя это почти невозможно в этом мире.
129 
