3 
— Прости, не поспеваю — крашеная выдра — это…
— Клэр.
— Понятно. Что ж, не вполне светское, но весьма точное определение. Итак, ты не любишь, когда над тобой смеются?
— А какой дурак любит? К тому же они все считают меня малышней.
— Действительно, как это они так…
— Не смей смеяться надо мной!
— Что ты, что ты. Так ревела-то почему?
— Я не ревела. Я… ногу содрала. Больно немножко. Вот, смотри.
Джон очень серьезно и без тени насмешки обозрел выставленную перед ним коленку, украшенную роскошной ссадиной.
— Ты права, довольно болезненно. Нужно промыть и намазать йодом.
— Не хочу йодом!
— Большая девочка, между прочим.
— Йод-то одинаково щиплет, что большим, что маленьким.
— М-да, определенный талант к философии. Вот что, юная Майра…
— Не смей надо мной смеяться!
Джон подумал — и присел на корточки. Теперь его лицо оказалось на одном уровне с сердитым личиком девочки.
— Вот что. Клянусь, что я не смеюсь, не смеялся и не буду смеяться над тобой, мисс Майра. Теперь можно проводить тебя до дома?
Она насупилась и немножко подумала. Потом важно подала Джону руку и спрыгнула с пенька.
Уже на опушке, когда до них донеслись смех и голоса с лужайки, Майра потянула Джона за руку, и он повернулся к ней.
— В чем дело? Если ты о моих друзьях, то, уверяю тебя, я не позволю им обижать тебя…
— Да я не про это вовсе.
— Ох… А почему у тебя опять глаза на мокром месте?
— Потому что… Потому что… Ты уезжаешь, вот почему! А ты не должен уезжать, потому что я тебя люблю и от тоски по тебе умру. Вот!
Ошеломленный Джон даже и не подумал засмеяться — напрасно Майра уставилась на него с таким подозрением. Он стремительно перебирал в голове возможные варианты ответов, но в голову все время лезла какая-то ерунда, что-то из репертуара тех взрослых, которые ДУМАЮТ, что прекрасно понимают детей…
Джон Фарлоу к таким взрослым никогда не принадлежал и втайне этим гордился. То есть не этим, конечно, а доверием, которое к нему всегда испытывали ребятишки. Он любил детей, уважал их и всегда общался с ними на равных — не притворяясь их сверстником и не делая вид, что они взрослые — именно на равных. И младшие братишки, и их одноклассники, и строгая Майра, и деревенские ребятишки ценили такое отношение и считали Джона Фарлоу «мировым дядькой», но вот такого неистового и совершенно серьезного признания в любви он, честно говоря, не ожидал.
Нельзя отшучиваться, нельзя быть бестактным, нельзя сделать вид, что ничего не происходит. Иногда нужно и приврать. Джон заглянул в искрящиеся слезами глаза девочки и очень серьезно произнес:
— Я тоже очень тебя люблю, Майра. И ты, пожалуйста, не умирай. Я должен уехать — но я обязательно вернусь к тебе. Обязательно.
— Правда?!
В этом вопросе было столько счастливого облегчения, столько радости, что Джон невольно устыдился собственных слов. Как хорошо, что Майре всего одиннадцать лет! Через месяц она про него и не вспомнит, а уж через несколько лет… Через несколько лет она, пожалуй, начнет считать его скучным старым хрычом и втихомолку подшучивать над ним вместе со сверстниками.
— Правда, девочка.
Рука об руку Джон Фарлоу и Майра Тренч вступили на крыльцо старого дома. Луна заливала сад серебром, и мир был прекрасен до исступления…
1
Он с раздражением провел по щеке ладонью. Какого черта люди выдумали бритье? И кто сказал, что финансист должен быть гладко выбрит?
Смокинг был сшит точно по фигуре — то есть жал немилосердно. Как и брюки. Нет, в зеркале картина была — загляденье, можно сказать, картинка, а не картина, но надо же мыслить шире! Допустим, ходить в таких брюках можно. Можно сидеть за столом — очень прямо и много не есть.
Но вот, допустим еще раз, нештатная ситуация. Герцогиня Мальборо, положим, мирно беседует с ним о фондовых рынках и вдруг — о ужас! — роняет платок. Или сумочку. Или свою мерзкую собачонку. Вокруг стоят: мистер Тревис (72 года), граф Сазерленд (78 лет), Перси Гугенхайм (94 года) и он сам, Джон Фарлоу. Угадайте, кому придется поднимать все, что уронила эта нескладеха герцогиня? Правильно, ему, Джону Фарлоу. И можно быть уверенным в том, что проклятые брюки лопнут точнехонько по шву, а шов у них сзади, и если смокинг по мере сил этот позор и прикроет, то характерный треск услышат все вышепоименованные, кроме, разве что, Перси Гугенхайма, который в последнее время стал глуховат.
3 
