7 
Вообще-то у него было два вида визиток – на одних он значился как частный детектив, а на других – как специалист по проблемам безопасности. Отличные, ни к чему не обязывающие профессии. Частным детективом он побыл всего три раза, даже и вспоминать нечего, а вот специалист по безопасности… Когда рядом с вами идет двухметровое воплощение мужественности и силы, вы уже практически в безопасности, а если это воплощение еще и соображать умеет… Рик умел.
Немаловажно и то, что он три года проработал в уголовной полиции Нью-Йорка. Сначала стажером, потом – младшим оперативником. Нельзя сказать, что из него получился могучий профессионал, но дело Рик знал.
Сейчас, в два часа ночи, Рик Моретти стоял в Синем зале Музея изящных искусств города Луисвилль, смотрел на спящую экс-Страшилу Келли Джонс и думал, что зря он согласился на просьбу Эжени. Во всем виновата его итальянская импульсивность – а стоило бы предварительно подумать…
Рик вздохнул – и решительно прислонил окончательно остывшую чашку к полоске золотистой кожи, видневшейся между юбкой и задравшейся блузкой Келли Джонс. Эффект получился ошеломляющий.
Келли одновременно вскочила, заорала, прижала к груди то, что до этого целомудренно прикрывала сумка, шарахнулась от Рика в сторону, споткнулась о банкетку, пролетела несколько шагов и врезалась в затянутый черным бархатом стенд. Хрупкая конструкция накренилась, и отвратительные алые губы соскользнули на мраморный пол с диким грохотом. Мраморная крошка брызнула по всему залу. Еще через мгновение на лестнице раздался топот – охранники не дремали!
Рик несколько ошарашенно посмотрел на чашечку. Надо же, она ведь даже не со льдом, просто остыла… Потом он сердито посмотрел на Келли.
– Я хотел нежно сказать: «Подъем, Страшила», но ты свела весь эффект на нет.
Келли отбросила с глаз золотистые пряди и уставилась на Рика. Потом в ее глазах вспыхнуло недоверие, затем – узнавание, и она возопила, окончательно сбив с толку прибежавших охранников:
– Паршивая Овца! Конечно, кому бы еще это могло прийти в голову!
Рик блаженно ухмыльнулся.
– Я тоже рад тебя видеть, Страшила. Парни, все в порядке. Вы можете идти.
Келли возмущенно уставилась на него:
– В порядке? Я только что по твоей милости раскокала мелкую пластическую композицию на десять тысяч баков – а ты говоришь «в порядке»!
Рик ухмыльнулся еще шире.
– Насколько я понимаю, вторая часть мелкой пластической композиции осталась цела? Келли, ты не могла бы чуть менее страстно прижимать ее к груди? Я-то держусь, но вот охрана может неправильно понять…
Келли очнулась и посмотрела на злосчастный детородный орган, который до сих пор стискивала обеими руками. Потом хихикнула – и осторожно поставила статуэтку на пол.
– Надо было оставить на стенде эту часть. Господи, я весь вечер мечтала от него избавиться…
– Это видно. Прям невооруженным глазом и видно. Хорошо, кстати, выглядишь.
– Почему кстати?
– К слову пришлось. Слушай, если ты закончила, может, поедем отсюда?
Келли подбоченилась и мрачно уставилась на Рика:
– А с какого это перепуга я должна с тобой куда-то ехать, Моретти?
Рик почесал в затылке.
– Вообще-то перепуг был. Эжени и перепугалась, а заодно и Элоди.
– Что? Что с ними?
Рик погрозил ей пальцем.
– Только не надо тут ничего из себя изображать! Все живы, все здоровы… более-менее. А чтобы так продолжалось и впредь, вызвали меня.
– Я не поняла ни-че-го!
– Не переживай, тебе так и положено, ты же блондинка.
– Очень смешно!
– Прости, прости. Докладываю: южные штаты нашей страны славятся своим пуританским взглядом на искусство. Луисвилль славится им особенно широко. Мэр уже икает при виде почтальона, потому что последние полгода – с тех пор как Эжени затеяла эту выставку – ему пишут возмущенные письма.
– Кто пишет?
– Общественность, кто же еще. Обещают встать грудью на пути разврата, поставить заслон порнографии… короче, протестуют. А он власть, он должен рассматривать и реагировать.
– А я при чем?
– Пока, слава богу, была ни при чем. Отдувалась одна Эжени, да еще Элоди пару раз прилетело, ее просто перепутали с Эжени. Пикеты всякие, то-се. Но сегодня вечером дело зашло слишком далеко.
– Ой!
– Еще раз повторяю: все живы. Просто, когда Эжени и Элоди выходили из музея, возле их машины взорвалась граната…
– Боже мой!!!
– Да не ори ты, тут же акустика! Чуть не оглох… Короче, граната была шумовая и световая, не осколочная. Их хотели напугать, а не ранить. Но в любом случае граната – это уже серьезно, и поэтому Эжени позвонила мне.
7 
