129 
- Что? — спросил он.
— Бастилию!
— Ваше Высочество, я отношусь к ней так, как будто я уже видел ее…
16 мая 1717 года, прекрасным весенним утром, к Ф. М. Аруэ явились агенты.
Впоследствии в стихотворении „Бастилия“ он очень живо и картинно описал и свой арест, и свое новое жилище. Хотя в Бастилии с узником обращались неплохо, но жилось ему здесь несладко. Особенно страдал Ф. М. Аруэ от отсутствия предметов туалета, поэтому он просил принести „два индийских платка — один для головы, другой для шеи, ночной чепец, помаду“ и тому подобные вещи. Однако не забывал он и про своих „домашних богов“ — Гомера и Вергилия.
Спасала его в заключении только работа. Болезнь, неудачи, несчастья Ф. М. Аруэ настолько заменил книгами, пером и свободой духа, что ему временами даже удавалось забывать о разочарованиях и невзгодах. Он задумал большую эпопею „Лига“, впоследствии получившую название „Генриада“, которую начал писать (по собственному своему признанию) в порыве энтузиазма, почти без размышления… и без большой надежды на возможность ее закончить. В тюрьме он окончательно отделал и трагедию „Эдип“, хотя ему не давали ни бумаги, ни чернил. Но в подобных ситуациях человек оказывается очень изобретательным, и Ф. М. Аруэ писал свои стихи карандашом между строчками одной книги.
В Париже узника не забывали, хотя чаще всего говорили о нем зло, и пророчили, что он больше не увидит дневного света и что его заключили в Бастилию навечно. Однако хлопотали о нем и покровители, и 11 апреля 1718 года поэт вышел из тюрьмы. Осенью того же года состоялось первое представление его первой пьесы. Трагедия „Эдип“, которую автор впервые подписал фамилией „де Вольтер“, имела шумный успех. Критика объявила его достойным преемником Корнеля и Расина, теперь он — писатель, обласканный герцогом Орлеанским. Разве иначе позволил бы регент посвятить трагедию своей супруге, назначил бы автору ежегодное вознаграждение в 2000 ливров, пожаловал бы золотую медаль?
При аудиенции регент спросил Вольтера, хорошо ли ему работалось в Бастилии и можно ли надеяться, что пребывание его там послужило на пользу литературе? Вольтер поблагодарил герцога за то, что тот взял на себя заботу о средствах к его жизни, однако при этом добавил: „Но Ваше Высочество, я умоляю Вас не заботиться впредь о моей квартире“.
Казалось, что блестящая карьера Вольтеру обеспечена. Он пользовался славой, материально был обеспечен, его принимали в самых аристократических салонах, но близость к высокопоставленным особам часто оказывалась опасной даже для самых знаменитых писателей и артистов. Хотя под напором общественных сил дворянство и открывало двери своих салонов перед талантливыми выходцами из буржуазных низов, однако в глубине души многие смотрели на них свысока. Живой и остроумный Вольтер со своим дерзким языком и манерой держаться независимо повсюду занимал первое место и привлекал к себе всеобщее внимание. Все это задевало самолюбие графов и герцогов, блиставших только титулами, и некоторые из них решили проучить заносчивого поэта и показать, что автор „Эдипа“ и других произведений не ровня им. То, что для высшего света он оставался Аруэ, а не де Вольтером и что его громкая слава ничего не значила, откровеннее других высказал кавалер де Роган Шабо.
Однажды кавалер встретил Вольтера в опере и позволил себе такое обращение: „Месье де Вольтер, месье де Аруэ, как же вас зовут?“ Ответ Вольтера на пренебрежительное обращение кавалера был еще злее и сильно задел де Рогана. Существует несколько версий этой словесной дуэли. По одной из них, Вольтер будто бы ответил: „Я начинаю свою фамилию, а вы свою кончаете“. По другой — кавалер встретил Вольтера не в опере, а в театре „Комеди франсез“, и обратился к нему без частицы „де“ и даже не назвал „месье“. Вольтер спросил, почему тот себе это позволяет, на что де Роган будто бы презрительно сказал: „Потому что вы присвоили себе фамилию, которая вам не принадлежит“. На это поэт ответил: „Зато я ношу свою фамилию, между тем как вы раздавлены своей“. По третьей версии поэт выразился еще красноречивее: „Я не волочу за собой своей великой фамилии, а делаю честь той, которую ношу“.
Через несколько дней, когда Вольтер обедал у герцога Сюлли, три лакея де Рогана Шабо вызвали его на крыльцо и избили палками. Рассказывают, будто сам де Роган сидел в это время в карете, наблюдая за экзекуцией и изредка вскрикивая: „Не бейте его по голове! Из нее еще может выйти что-нибудь путное!“ Вырвавшись из рук лакеев, Вольтер бросился к герцогу Сюлли, с которым его связывала давняя дружба, и попросил его пойти с ним в полицию, чтобы заявить о случившемся. Но герцог наотрез отказался сопровождать поэта, сославшись на то, что торопится в театр. Да и что, собственно, произошло? Сущий пустяк — аристократ избил поэта… Герцог не заступился за оскорбленного друга, как не сделали этого и другие высокопоставленные друзья Вольтера.
129 
