Особенно,... 
51 
К тому моменту, когда она добралась до третьего озера, Кристина успела основательно вспотеть, устать и трижды подумать, а так ли ей хочется рисовать, как она считала. Выбранное накануне место и ракурс ее уже не радовали, и Кристина отправилась прямо на пляж, намереваясь сначала отдохнуть и покупаться, а уж потом решать, будет ли она сегодня рисовать и что именно.
Минут через сорок ее настроение значительно улучшилось, поскольку хотя бы временно, но с этой противной греблей было покончено, и ноющие плечевые мышцы перестали так сильно болеть. Плюс купание среди кувшинок в костюме Евы (купальник с собой она не взяла уже исключительно из принципа), нега на разогретом белом песке… Благодать!
Кристина выбрала новый вариант пейзажа, установила мольберт и начала рисовать. Через некоторое время она словно отключилась от того, что и как делают руки, — ее обычное рабочее состояние, когда не требовалось осмысления самого процесса творчества. С одной стороны — так было легче, но с другой — удовольствия, равно как и других эмоций, во время самого процесса она не испытывала. Такое вот рисование в анабиозе. Все, что ей оставалось — «включиться» за несколько минут до того, как на полотно лягут последние мазки, и порадоваться, что еще одна работа получилась «на уровне».
Когда через несколько часов творческой медитации она «включилась» и, критически оглядев холст, признала, что ей лично придраться здесь не к чему, следующей мыслью Кристины стало: «Мамочки, а сколько времени-то?»
Судя по тому, как изменилась окраска неба, еще немного, и Фомич ее начнет разыскивать с собаками. То есть, с собакой — с Иртышом. А она к тому же всего один раз на связь выходила! Так, срочно рацию! Где же она? А вот же! Уф, только бы не опоздать! Как неохота Фомича напрягать! Наверняка он ее уже запрашивал, а она все прослушала!
После разговора с Фомичом Кристина слегка успокоилась (оказывается, он только-только собирался за ней идти) и споро принялась паковать мольберт. Спустила лодку на воду и погребла с такой скоростью, что и олимпийским чемпионам не снилась. Правда, во-первых, олимпийских игр по гребле на резиновых лодках не проводится, а во-вторых, сил Кристины хватило ровно на то, чтобы догрести до второго длинного озера, «Шнурка», как она его про себя назвала. Руки немедленно отозвались протестующей болью, разве что в суставах не заскрипели, и Кристина с некоторым удивлением поняла, насколько она вымоталась за сегодняшний день. А еще два озера переплыть, да до дома прилично топать. Плюс надо учитывать, что мольберт весит весьма солидно: Фомич, судя по всему, миниатюрные тубы с краской просто не признает, так что у него только масло на несколько кило потянет. Нет, без помощи Фомича до дома она в таком случае доберется только к завтрашнему утру.
Конечно же, Фомич ждал на берегу, и ее все страхи относительно сольного возвращения домой остались только страхами. Он забрал мольберт, повесил себе на плечо, подождал, пока Кристина чуть-чуть передохнет, сидя на берегу, а потом они медленно-медленно отправились в путь, наблюдая, как красит верхушки деревьев ранний закат. Кристине внезапно до ужаса захотелось земляники, и она, сойдя с тропинки, принялась обрывать сочные переспелые ягоды. Фомич терпеливо ждал, пока она утолит свой аппетит, добродушно подсмеиваясь и даже не думая торопить Кристину.
После сытного ужина Кристину разморило, и она, не удержавшись, решила похвастать своей сегодняшней работой, что для нее вообще-то было весьма не характерно. Она положила холст на стол перед Фомичом и с видом триумфатора принялась выжидать, что он скажет.
Фомич окинул рисунок внимательным взглядом, но ничего не сказал. Кристину что-то неприятно кольнуло изнутри. Неужели он считает, что она плохо рисует?
Наконец, после весьма затянувшейся томительной паузы, Фомич выдал свой вердикт:
— Да, руку профессионала сразу видно…
— Вам нравится?
— Да как сказать… Нарисовано красиво. Все четко, все как по линеечке. Но вот души твоей я здесь не вижу. Безжизненно все. Словно фотография.
— Как безжизненно? — упавшим голосом спросила Кристина.
— У тебя здесь полная статика. Трава под ветром не ходит, с листвой то же самое. Солнце на волне не играет. Да и волна резиновая, застывшая.
— Я что-то не понимаю. При чем здесь ваша статика? Это же картина, а не экран телевизора, как на ней что-то может двигаться или меняться?
— Надо, чтобы, когда на рисунок смотришь, тебе казалось, что ты на этот пейзаж своими собственными глазами глядишь, и вот еще полшага сделаешь, и на этой самой полянке или на этом самом бережку очутишься. То есть твои глаза должны стать моими глазами. Понимаешь?
51 
