53 
…еще одну секунду, потому что я тут же завизжала от того, что увидела в окно… Я завизжала так, что он сорвался с кровати и тоже голышом примчался в кухню спасать меня.
Ник долго хохотал… А я плакала, смеялась и била его по железному пузу, а потом он меня унес в постель и согревал… минут двадцать. Потом я согрелась, и мы занялись любовью по-настоящему.
А потом мы оделись и торжественно вышли на улицу, и к этому времени кого там только уже не было! Весь дом вывалился посмотреть, что за подарок приготовил коп для своей циркачки.
На белом снегу тропическим цветком распустился шатер. Был он красный и желтый, и зеленый, полосатый и веселый.
Остро пахло хищниками, и метался в новой просторной клетке тигр Маль, одноглазый, но вполне бодрый. А в соседних демонстрировали клыки львы, извивались муаровыми лентами две пантеры, бешено лупили по опилкам хвостами леопарды…
Пар бил из ноздрей красавцев-скакунов, плюмажи колыхались над гордыми головами, и склонялись умные лошадки в традиционном цирковом «комплименте», косили лукавыми глазами, подмигивали и клянчили сахар.
Оглушительно лаяли разнокалиберные пудели вокруг фрау Штюбе, кувыркались и танцевали вальс.
И кочевые наши фургоны отгораживали мой цирк от остального мира — не из гордости или презрения, а просто затем, чтобы не мешать остальному миру жить его скучной, размеренной жизнью.
И почуяв донесшийся оттуда, из-за фургонов, запах опилок и зверей, пота и пудры, я бросилась туда бегом — только взглянула умоляюще на моего Ника, а он улыбнулся и подмигнул.
И я бежала со всех ног, а навстречу мне уже спешили те, кого я никогда в жизни не променяю ни на какие сокровища мира.
Клод, с которым я первый раз целовалась на крыше нашего фургона, воздушный гимнаст.
Мими, наездница и дрессировщица.
Марита, моя юная «бабачеха», мать моего трехлетнего дяди.
Рико, Шарль, Франко, Тос, Анита, Белль, Жан, Жерар…
Торопливо поспешала Блистательная Жози Солейль, Мамаша Солейль, душа и кровь нашего цирка, приемная мать всех детей, рожденных и выросших в опилках, прирожденная артистка, красивая женщина, которую и через десять лет не рискнут назвать старухой. Прежде всего, это просто опасно для жизни…
И впереди всех несся мой дядюшка Карло, мой родной дед, тот самый, который выгнал из цирка моего родного отца, своего сына и наследника Марио Моретти. Выгнал за то, что тот соблазнил и бросил мою юную мать, звезду цирка Моретти Франческу Конти. Мой прекрасный дед, щедро подаривший свою фамилию двум десяткам юных щенков, рожденных в опилках. Мудрый и талантливый инспектор манежа, потомственный циркач Карло Моретти.
Еще торопился мне навстречу высокий старик с пронзительным и ехидным взглядом — папаша Ги, король контрабандистов, и поддерживал его под руку — или за руку держался? — интересный моряк средних лет, помощник капитана парома «Жозефина», галантный Анри Лебен, сын Гийома Лебена…
И когда все они меня перецеловали, когда я задохнулась от счастья и обернулась — то увидела, что стоит рядом с нами и улыбается здоровенный мужчина с переломанным в нескольких местах носом. Высокий и мощный, неуклюжий на вид, седеющий мужчина с изумленными серыми глазами ребенка и огромными кулаками боксера…
Мой муж.
Утреннее солнце разбрасывало вокруг белые и синие искры от первого снега. И стояли вокруг меня мои сапфиры и бриллианты, мои рубины и изумруды, мой золотой запас, мои «Восемнадцать Звезд», а над Цирком Моретти уже развевались разноцветные флаги, и звенела серебряная труба, возвещая новый день, новое представление и счастье без конца, на всю жизнь — и еще одну минуточку…
И тогда я поцеловала своего мужа, улыбнулась своей семье и отправилась в свой цирк.
И счастья было так много, что хватило на всех…
53 
