Особенно,... 
.
Очередная сказка о Золушке 
244 
Я знаю, что она снится мне несколько раз за ночь, но я никогда не запоминаю эти сны. Я просто просыпаюсь с мыслями о ней, как будто она по-прежнему жива.
Стоя на Стрипе, на самом верху, в тени невадских гор, я смотрел на огромное, сверкающее неоном гнездо — сердце Вегаса. Сегодня ночью я буду играть, а рано утром сяду в самолет и полечу в Нью-Йорк. А завтрашнюю ночь проведу со своей семьей, в своем доме, и буду работать над своими книгами в своей уединенной комнате. Я буду в безопасности.
Я вошел в двери казино отеля Занаду. От морозного воздуха было холодно. Две проститутки проплыли мимо, тяжелые кудряшки их париков отражали переливы неона; одна темно-шоколадная, другая светло-коричневая. Затем белые, в высоких шнурованных сапогах и шортах, выставляя на показ перламутровую белизну бедер, но лица их призрачны, костлявы, что еще более подчеркивается светом люстр и годами кокаина. За длинным рядом столов для блэкджека — кучка дилеров, они, подняв руки, моют их на весу.
Я шел сквозь казино в сторону зала для игры в бак-кару. Толпа впереди меня поредела, разбредаясь по залу для игры в кости, и я ясно увидел столы для баккары.
Четверо святых в черных галстуках ожидали меня. Крупье, ведущий игру, поднял правую руку, останавливая банкомета с подковой. Он бросил на меня быстрый взгляд и улыбнулся в знак приветствия. И, все еще с поднятой рукой, провозгласил:
— Карту Игроку.
Лэддермены, два бледных Иеговы, наклонились вперед.
Я отошел и стал оглядывать казино. Почувствовав поток воздуха, сдобренного кислородом, я подумал о престарелом, сгорбленном Гроунвельте, сидящим в своих комнатах там, наверху, и нажимающим свои волшебные кнопки, чтобы не дать всем этим людям заснуть. И о том, что, вероятно, нажал он когда-то кнопку я для Калли, кнопку смерти, и для всех, кому следовало умереть.
Стоя абсолютно неподвижно в самом центре казино, я оглядывался в поисках счастливого стола, с которого можно было начать.
Глава 55
«Я страдаю, и все-таки я не живу. Я — икс в неопределенном уравнении. Я все равно что фантом в этой жизни, не знающий ни где начало, ни где конец».
Эти строки я прочитал в сиротском приюте, когда мне было пятнадцать или шестнадцать лет, и я думаю, Достоевский написал это, чтобы показать неизбывное отчаяние человечества, и, возможно, вселить страх в сердце каждого, тем самым принудив их к вере в Бога. Но в те годы, будучи ребенком, я воспринял это как откровение. Это согревало меня, быть фантомом не казалось мне чем-то пугающим. Я представлял, что икс и его неопределенное уравнение — это магический щит. И теперь, столь расчетливо оставаясь живым, пройдя через все опасности и все страдания, я уже более не мог использовать свой старый трюк, перенося себя вперед во времени. Собственная моя жизнь не была уже столь мучительной, и в будущем не было для меня спасения. Меня окружали нескончаемые вероятности, и иллюзии не осталось. Единственным безусловным фактом было то, что как бы тщательно я ни планировал, какой бы хитростью ни обладал, добрые ли, злые ли совершал поступки — выиграть я на самом-то деле не мог.
Мне пришлось признать в конце концов, что я больше не волшебник. Ну и что из этого, черт возьми? Зато я жив, чего не скажешь о моем брате, Арти, о Дженел, об Осано. И о Калли, о Маломаре, о Джордане. Теперь я понял Джордана. Все было очень просто. Жизнь — это оказалось слишком для него. Но не для меня. Умирают только дураки.
Так что же я, — чудовище, если не горевал ни о ком, если мне так сильно хотелось оставаться в живых? Если смог принести в жертву своего единственного брата, свое единственное начало, а потом Осано, и Дженел, и Калли, и даже не горевал о них, и плакал только об одном из них? Если мне мог принести утешение тот мир, что я построил для себя?
Мы смеемся над дикарем из-за его страха перед шарлатанскими шуточками природы, но как мы сами напуганы теми страхами и чувством вины, что бушуют в наших собственных головах! То, что мы считаем в себе самих чувствительностью, есть всего лишь эволюционная ступень страха в бедном глупом животном. Мы страдаем из-за ничего. И наше собственное желание смерти — наша единственная трагедия.
Мерлин, Мерлин. Ну конечно, тысяча лет уже прошла, и ты, должно быть, уже пробудился в своей пещере, надеваешь свой усыпанный звездами волшебный колпак, собираясь выйти в этот странный новый мир. Бедняга, получил ли ты что-нибудь от своей хитрой магии, проспав эту тысячу лет, ведь твоя очаровательница в могиле, а оба наших Артура обратились в прах?
Или, может, у тебя есть в запасе последнее магическое заклинание, которое сработает? Страшный и рискованный удар — хотя что он для настоящего игрока? У меня еще есть стопка черных фишек и зудящее желание испытать страх.
Я страдаю, и все-таки я живу. Да, возможно, я — действительно нечто вроде фантома в этой жизни, но я знаю и свое начало и я знаю свой конец. Это правда, что я — икс в неопределенном уравнении, тот самый икс, что будет терроризировать человечество на его пути сквозь миллионы галактик. Но это все равно. Этот икс — скала, на которой я стою.
244 
